Все снова стихло. Я вернулся на орудийные позиции, сел на край окопа, свесив ноги. Я начал что-то есть, больше от скуки. Солнечные лучи грели меня, я устал, но не мог найти спокойной минуты поспать. Внезапно совсем рядом со мной упал снаряд. Я почувствовал сильную боль в левом бицепсе. Инстинктивно я упал в щель и увидел, что рядом стоявший передок получил прямое попадание. Он был разорван на куски, на месте остались лишь нетронутые колеса и обрывки металла. Я с трудом мог двигать рукой. На этот раз все серьезно, подумал я — не царапина, как обычно. Мне слишком долго везло. Рукав кителя был не поврежден и на нем не было видно крови. Прибежавшие артиллеристы помогли мне снять китель и рубашку. От каждого движения рука болела как черт знает что. Не перелом ли это? Оказалось, это очень неприятный ушиб, который на глазах темнел и распухал. Наверное, в меня угодил ровный кусок металла от передка.
Когда снова начался беспокоящий огонь, я реагировал на него более нервно, чем обычно. Коренастый командир орудия пошутил насчет моего поведения и стоял на открытом месте, сверкая загорелым телом, играя в героя. Пока я советовал ему перейти ближе к укрытию на время обстрела (а у нас не было приказа открывать огонь), взрыв бросил его на землю. В груди его была дыра размером в кулак. Оставаясь в сознании, он понимал, что у него нет ни единого шанса. Было чудом само по себе, что он еще оставался в сознании с таким ранением. «Это не должно было случиться. Старших по званию нужно слушаться, особенно когда они говорят из лучших побуждений», — сказал он почти про себя. Потом он в последний раз рассмеялся. Он умер быстро, явно не испытывая особой боли. Может быть, с тяжелыми ранами всегда так. Все это случилось 4 сентября 1942 г. Позже я узнал, что в тот же день убили брата моей будущей невесты.
С 10 августа, когда мы дрались на дороге у реки Дон, события неслись с головокружительной скоростью. Бои стали брать свою дань с IV батальона. Мы постоянно несли потери. Как ни странно это может прозвучать, я смог спокойно заснуть. Несмотря на это, я чувствовал себя не так расслабленно и уверенно, как казалось остальным. Со школьных лет я научился не показывать своих чувств. Синяк на руке еще болел, но я не хотел получать значка о ранении, потому что у меня было нехорошее чувство, что тогда со мной случится что-то действительно плохое.
Нам приказали сменить позиции. К тому времени линия фронта снова обрела четкость. Все три батареи тяжелого батальона — 12 мощных орудий — стояли совсем рядом. Как обычно, я был на главном наблюдательном пункте, откуда был виден западный край растянувшегося в длину Сталинграда.
Глава 3 Битва в городе
Несколько ближе, спереди и слева, стоял комплекс зданий городской летной школы. Дивизия в ближайшие дни начнет наступление. У нас были прекрасные карты и утвержденные задачи на каждый день. Сможет ли наша все более редеющая дивизия ответить этим ожиданиям? Наблюдательные пункты и огневые позиции были доработаны, и каждое орудие было окружено земляным валом, чтобы лучше защитить его от вражеского огня.
Пехоте нужно было перегруппироваться. Им отчаянно нужна была передышка. Моложавый оберст Роске, недавно прибывший в дивизию, был единственным, кто сделал логичное заключение: он расформировал один батальон и несколько рот и сформировал два почти полноценных батальона, в которые включил конный взвод, телефонистов и саперов. Перед перегруппировкой роты уже имели численный состав неполных взводов. Лишь численность обозов оставалась прежней. Их доля в общей численности была чрезмерной, и пополнения для фронта можно было брать оттуда. Те, кого это коснулось, не были испуганы ни на грамм.
Методы Роске устраивали оставшихся офицеров и унтер-офицеров. Однако оставался тот факт, что молодые и амбициозные пехотные лейтенанты жили не дольше, чем все остальные. Лучшее, что для них могло случиться, — это получить «хайматшусс» (буквально — «домашняя рана», ранение достаточно серьезное, чтобы быть отправленным домой). Конечно, никто об этом не заговаривал.
Поскольку полк Роске на бумаге выглядел слабее, чем на самом деле, ему выделили более узкий сектор ответственности. Это противоречило всей логике, ведь остальные полки были на самом деле еще слабее.
* * *Сталинград находился под непрерывными немецкими воздушными налетами. Сильные эскадрильи бомбардировщиков и пикировщиков «Ю-87» действовали непрерывно, несмотря нет яростный русский зенитный огонь. Русские «Сталинские органы», которые мы знали с 1941 г., но редко с ними встречались, в Сталинграде применялись с огромной плотностью. Во многих отношениях их можно было сравнить с нашим собственным «Небельверфером» (шестиствольный реактивный миномет. — Примеч. пер.). Русские ставили свои пусковые установки на грузовики, что давало возможность быстро менять позицию. Эта оружейная система производила на нас очень глубокое впечатление. Ужасный шум, производимый во время их огня, имел акустическое действие, сравнимое с сиренами на наших «штуках». В пыли, земле и огне, поднятых в воздух после залпа «Сталинского органа», казалось, никто не может выжить.