Когда я возвращаюсь, видеоужастики про злых бяк сектантов уже закончились, все старательно мне улыбаются. Засланный ими агент наверняка уже поведал о моих горьких «шмыг-шмыгах», и поэтому я замечаю легкое смущение на распаренных лицах.
— Чего бы еще тебе хотелось выпить, Рути? Только скажи.
— Воды, если можно…
— Сию минуту, золотко, — говорит Пусс. И — цок-цок каблуками — идет к холодильнику.
— …и мою косметичку.
У мамы от радости вспыхивают глаза.
— О-о-о. А где она, солнышко?
— У Тима в машине. Маленькая прозрачная сумочка.
— Робби! — вдруг верещит Ивонна.
Это Робби тащит ее за руку, а она упирается, не желая уходить.
Пи Джей смотрит мне в глаза, я смотрю на него и впервые за этот вечер не прячу взгляда, и мы одновременно друг другу подмигиваем. Он бродит по комнате, собирая грязные тарелки, стопками относит их на кухню. Потом начинает их споласкивать и не отходит от раковины до тех пор, пока не вымыты все до единой. Остальные участники сегодняшнего мероприятия у него на подхвате. Я собираю пепельницы, не выношу сигаретного дыма, если бы мне велели подложить куда-нибудь бомбу, я бы с удовольствием взорвала какую-нибудь табачную фабрику. Увидев, что я помогаю Пи Джею, мама просто в восторге, какая я сегодня умница-разумница.
Она тянет меня в прихожую и с тревогой заглядывает в глаза, просит, чтобы я честно сказала, как я себя чувствую на самом деле. Я смотрю на нее и не знаю, что сказать. Ну признаюсь: «Все совсем не так уж замечательно» — и что? Фиг угадаешь, что еще она придумает для моего спасения…
— По-моему, — говорит она, машинально подергивая себя за пальцы, — уже гораздо лучше, это видно с первого взгляда.
Мы обе не знаем, о чем дальше говорить. Обсуждаем какую-то муть, не имеющую ни малейшего отношения к главному, к тому, из-за чего вся эта кутерьма. Не знаю почему, но нам с ней всегда было трудно находить общий язык, хотя мы действительно друг друга любим, возможно, когда-то все было иначе, но я этого уже не помню.
Мама обнимает меня дрожащими руками.
— Все хорошо, — бормочу я, — не волнуйся, мамочка.
Обратно едем в полном молчании, при свете фар и звезд. Я прошу Тима включить радио, и кто-то из старых кумиров, еще сладкоголосых, с чувством выводит (в первый раз слышу эту песню):
Тим спрашивает, не холодно ли мне, нет, конечно, мне жарко, как и всем остальным. Я молча мотаю головой, которая занята в данный момент исключительно разработкой моего грандиозного плана. Йани развлекает нас байками о своих родителях, они у него «ревностные» безбожники. Любимая цитата его отца — высказывание О’Хейра[59] по поводу Господней молитвы:[60] «Жалкий лепет придавленных червяков-параноидов, которые выклянчивают милостыню жалкого существования». Тим хохочет. Стоило Йани спросить про Санта-Клауса, про Пасхального кролика,[61] про прочих затейников-волшебников, предки его говорили, что все это туфта и чушь. Отец однажды даже приплатил рождественскому магазинному Санта-Клаусу, чтобы тот так и сказал сыночку: «Это просто карнавальный костюм, и борода у меня приклеенная». Тим снова хохочет.
Мы подъезжаем к домику. Ни Тим, ни Йани даже не выходят из машины, молча нас высаживают. Тим гладит меня по руке.
Ну и темнотища… надо было оставить хоть одну зажженную лампочку, но ни он, ни я не сообразили. И снова я жду, что он сам включит свет, и снова злюсь, что стесняюсь сделать такую простейшую вещь, собственный кретинизм выводит меня из равновесия. Я вообще почти не помню, как я отсюда уезжала. Вот и сейчас брожу туда-сюда как привидение, сонная и вялая. Нет, он точно сосет из меня энергию. Так часто бывает. Стоит к человеку немного привязаться, он сразу начинает тебя использовать. Ч-черт, я все больше злюсь, наблюдая, как он поочередно щелкает всеми выключателями. Мне вдруг становится жутко обидно, я вскакиваю и кидаюсь к ближайшему выключателю.
59
Имеется в виду сыгранный американским актером Майклом О’Хейром командор Джеффри Синклер (фильм «Вавилон-5»).
60
Господня молитва — другое название молитвы «Отче наш», единственной, слова которой были произнесены самим Христом (Евангелие от Матфея, б, 9–13).
61
По народным поверьям, пришедшим в Америку и Австралию из Европы, именно кролик (явная параллель с европейским «пасхальным зайцем») приносит раскрашенные пасхальные яйца.