— Записывайте! — высокомерно произнес Торнхилл и затянулся сигарой. — Ваши неотложные задачи: во- первых, произвести обыски в профсоюзах. — Сделав паузу, подчеркнул: — Немедленно! Во-вторых, еще раз профильтровать все городские учреждения, включая и возглавляемый вами военный контроль. — При последних словах Рындин настороженно взглянул на полковника: что это — недоверие? Но Торнхилл не давал времени на размышления. — В-третьих, встряхнуть агентурную сеть, за бездеятельность денег не платить. В-четвертых... Впрочем, далее можно не записывать. — Поглядел прямо в глаза смущенному Рындину и спросил: — Почему так мало ловите беглецов из тюрем? Я уже требовал найти, куда ведут следы.
Рындин заговорил о рабочих домах Соломбалы, Экономии, Исакогорки, где беглецы находят укрытие чуть не в каждом доме, о безбрежном северном лесе с волчьими тропами...
— А вам не приходила мысль, — не дожидаясь конца объяснений, резко спросил Торнхилл, — что первый приют беглецы находят в вашем отделе?
Рындин покраснел от негодования, вызванного столь наглым, как ему показалось, вопросом, но сдержанно ответил:
— Господин полковник, деятельность моего отдела лучше всего видна в тюрьмах, набитых, как вы знаете, до отказа...
Однако эти слова не произвели никакого впечатления на англичанина, который долго разглядывал какую-то бумажку, а потом объявил:
— Вот этот пропуск выдан вашим отделом и оказался у пойманного беглеца.
Полковник передал его Рындину и, пока тот разглядывал пропуск, вынул из стола несколько листовок.
— Убедились?
— Да. Я разберусь, как это могло случ...
И запнулся, увидев в руках англичанина хорошо знакомые ему листовки. Куда повернет полковник? Тот ткнул пальцем в круглую печать, стоявшую на листовках. О ней заходил разговор и раньше. Рындин считает, что эта печать — подделка. Все большевики, занимавшие важные посты, сбежали, опубликовав свое обращение. Более мелкие чины в Архангельске и на периферии давно арестованы. Печать с надписью «Комитет Российской коммунистической партии большевиков» скорее всего сделана с целью увлечь контрразведку в сторону бесплодного поиска.
— Мои ребята установили, — сказал Торнхилл, — что шрифт этой печати находится в типографии русского штаба войск. Потрудитесь установить, кто ее сделал.
Сообщение так ошеломило Рындина, что он не сразу заметил — полковник встал, давая понять, что разговор окончен.
Взбешенным вернулся в отдел. Начал вызывать агентов. Первым пригласил Пташку. За небольшой срок этот агент сумел выявить ряд просоветски настроенных лиц, затевая с ними провокационные разговоры в очередях у магазинов. Теперь ему предстояло стать учеником наборщика в штабной типографии. Верно, в штабе есть и другие провокаторы, но работают они неудовлетворительно: до сих пор не установили, кто же похитил карту с нанесенной обстановкой.
Инструктаж агентов не заглушил мысли об отделе — прозрачный намек Торнхилла тревожил. Рындин перебирал в памяти своих людей, затрудняясь остановиться на ком-либо. Кажется, все служат верно. Однако показанный Торнхиллом пропуск — серьезная улика. Некоторое время на выдаче пропусков был матрос Изюмов. При организации славяно-британского батальона он одним из первых пожелал вступить в него, и Рындин уважил просьбу подчиненного. Правда, рота, в которую попал Изюмов, перешла к красным, но ведь это могло произойти и помимо желания одиночек... В отделе еще есть бывшие матросы, такие, как Григорий Пухов, Петр Шереметьев, но и о них ничего плохого не скажешь.
...Петр Шереметьев, найдя предлог, с трудом выскользнул из дома контрразведки, чтобы зайти на почту. В каморке Закемовского рассказал: никогда таким злым не видели начальника, каким он вернулся из английской контрразведки. Вызывает по одному, дает взбучки.
— Предупреди, Сергей, профсоюзы: сегодня после чрезвычайного заседания городской думы начнутся обыски. И еще учти: в штабную типографию Рындин послал агента.
Сергей крепче сжал пальцы рук: опасность на пороге.
— У вас-то как, Петя?
— Тревожно и у нас. Рындин что-то подозревает. Приголубил некоего Бзыкина, бывшего студента. Скользкий тип. Шастает по комнатам отдела, напрашивается в друзья. Нудно зудит. Как овод у коровьего хвоста. Я иначе и не называю его, как бзык.
— Нехай зудит, какая беда от этого?
— Боюсь, не провокатор ли. Предупреждал Пухова, а у Гришки в голове не укладывается такое.
— Отчего это?