За столом друзья погоревали об арестованных товарищах-исполкомовцах. Сергей успокаивал:
— Ничего, братыши. Вот-вот Кедров с войсками появится. А мы ему поможем.
С надеждой укладывались спать. Сергей выразил только сомнение, сохранится ли малярная мастерская, найдется ли ей работа.
— Ее будет у нас по горло, — ответил Чуев. — Уже в первый день купцы заказы на вывески предлагали. Некоторые прямо с молебна заходили. Не терпится.
— Что ж, покраска пароходов на пользу советскому флоту пойдет. А купеческие вывески вторично придется сбивать. У вас вроде артели напрасного труда получается, — под смех товарищей сказал Сергей.
ПОДПОЛЬЕ — БОЙ ОСОБЫЙ
Утром Виктор с Андроником ушли в свою мастерскую, а Сергей задержался, прикидывая, куда пойти и чем заняться. Тянуло на телеграф, может, там что прояснилось бы, но Настя заступит на дежурство с обеда, а с другими разговаривать небезопасно.
Звякнула щеколда калитки. Сергей выглянул во двор, подумав, что вернулись ребята, но от ворот к дому шла Катя Петрова. Ох, не с добром, не иначе что-то случилось. В тревоге Сергей выскочил ей навстречу, не желая думать о возможном аресте ее отца. Вид Кати успокоил. Она улыбнулась, довольная, что застала его дома.
— Папа просил передать, чтобы вы, Сергей Алексеевич, устраивались на работу...
— Какая сейчас работа! — прервал ее Сергей. — Передай Александру Карповичу, что в город Кедров с красноармейцами едет. Наверно, и секретарь горкома Суздальцева с ними возвращается.
— Весть о Кедрове я ему вчера принесла, — ответила Катя. — Однако, пока суд да дело, говорит он, надо устраиваться. Советует поступить на почту.
Закемовский почувствовал неловкость за свой порыв и поспешил спросить, знает ли Александр Карпович об аресте Стрелкова.
— Знает. Никуда из дома пока не будет выходить. Сказал, чтобы вы, Сергей Алексеевич, как смута уляжется, зашли к нему.
На почте его оформили быстро: был экспедитором, дело знает. Правда, работы еще нет, но скоро, как создадут газеты, все здесь, говорят, закипит. «Надеются, видать, укрепиться. Чёрта с два!»
Сергей решил пройтись по городу. На заборах и стенах домов уже появились объявления, призывавшие вступать в славяно-британский батальон. «Не очень-то надеются на свои силы». Прохожие с удивлением читали и, качая головами, проходили.
На Троицком проспекте, перед зданием губисполкома, где теперь восседало «северное правительство» бывшего народника Николая Чайковского, Сергей в изумлении остановился: на крыше рядом с красным флагом развевался и трехцветный флаг. Эсеры придумали так символизировать свою власть: республика и революция. Вот лизоблюды!
— Позорят нашу святыню. Не могу терпеть, Карл Иоганнович! — выпалил он, забежав к Теснанову. — Сниму наше красное знамя. Подберу ребят и ночью...
Теснанов разделял чувство возмущения, однако высказался против горячности и поспешности. Надо обождать, подумать. Медлительный он, Теснанов, человек, но и упорный. С Февральской революции настойчиво создавал союз транспортных рабочих, терпеливо выслушивал грузчиков в порту, изучал их нужды, добивался улучшения условий работы. И результат очевиден: в союзе теперь более 20 тысяч человек.
Сергей попытался убедить Теснанова, что, мол, оставшись в одиночестве, трехцветный флаг будет наглядно разоблачать эсеров, их приверженность если не к царизму, то к керенщине. Но и это не зажгло Теснанова. Неторопливо приглаживая широкие усы, он повторил:
— Обождем. Тепер осторожность нужна.
Хотя кажущееся хладнокровие Теснанова и выводило Закемовского из терпения, он, однако, чувствовал внутреннее волнение латыша, который в особо трудных обстоятельствах почему-то заметно искажал русские слова. Вот и сейчас слово «теперь» он решительно произносит без мягкого знака, и Сергею нравится это — вроде удара барабана.
— Был у меня Никифор Левачев... — проговорил Теснанов, желая переменить тему разговора.
Закемовский поднял голову. Он как раз хотел побывать в Соломбале у Левачева — председателя профсоюза рабочих лесопильных заводов. Темпераментная, поэтическая натура у этого человека. С ним легко найти общий язык.
— И что же он? — не выдержав паузы, спросил Сергей.
— Предлагал призвать рабочих к оружию... Разве можно? Голыми руками крейсеры не возьмешь.
Пошли в столовую. Сели за столик, заказали, а есть не пришлось. Послышался рев моторов, аж стекла задребезжали. Какая тут еда! Выскочили на улицу, — гидросамолеты совсем низко неслись над железной дорогой. И десяти минут не прошло, как грохнули орудия крейсеров, оглушив город. Не было сомнений, что где-то недалеко красноармейцы. На кого же, как не на них, обрушиваются бомбы и снаряды интервентов.