В красно-оранжевом свете луны она подняла своего родного ребенка с мыслью: «Ничего, во всем мире женщины рожают в полях».
Это была Джастин.
— Эй, малютка, — прохрипела она. — Ууу, ты такая крошечная.
И такая тихая.
С близкого расстояния, можно было с легкостью заключить, что камень был родом не из Канзаса. Он был черным и гладким, как вулканические камни. Лунный свет придавал его угловатой поверхности переливающийся блеск, создающий отлив нефритового и жемчужного цветов.
Человечки-мужчины и человечки-женщины держались за руки, танцуя среди извилистых волн бурьяна.
С расстояния восьми шагов, они, казалось, слегка парили над поверхностью этой глыбы вероятно-вовсе-не-вулканического-стекла.
С расстояния шести шагов, они, казалось, были подвешены под этой черной гладкой поверхностью, словно высеченные из света обьекты, словно голограммы. Было невозможно на них сфокусироваться. Было невозможно отвернуться.
С расстояния четырех шагов от камня, он услышал его. Камень издавал едва ли заметное гудение, подобное наэлектризованной нити в лампочке. Однако он не чувствовал его — он не осознавал, что левая сторона его лица уже начинала краснеть, как от солнечного ожога. Он вовсе не ощущал тепла.
«Отойди от него», подумал он, но сделать шаг назад оказалось для него необычайно сложной задачей. Его ноги, казалось, более не могут двигаться в том направлении.
— Я думал, что ты приведешь меня к Бэкки.
— Я сказал, что мы проверим все ли с ней в порядке. Мы и проверяем. Мы проверим с помощью камня.
— Да я плевать хотел на твой чертов… я просто хочу к Бэкки.
— Если ты коснешься камня, то перестанешь быть заблудшим, — сказал Тобин. — Ты больше никогда не заблудишься. Ты будешь искуплен. Разве это не здорово? — Он машинально снял черное перышко, прилипшее к уголку его рта.
— Нет, — сказал Кэл. — Я так не думаю. Уж лучше я останусь заблудшим. — Возможно, это было его воображение, но казалось, что гудение наростало.
— Никто не хочет оставаться заблудшим, — дружелюбно сказал мальчик. — Бэкки не хочет оставаться заблудшей. У нее случился выкидыш. Если ты не сможешь ее найти, она, скорее всего, умрет.
— Ты врешь, — сказал он без всякого осуждения.
Возможно, он даже подобрался еще на пол шага ближе. Из сердцевины камня, из-за этих парящих фигурок, начал доноситься мягкий, завораживающий свет… как будто эта гудящая лампочка, которую он слышал, была заключена на пол метра под поверхностью камня, и кто-то ее медленно вкручивал.
— Не вру, — сказал мальчик. — Присмотрись и ты ее увидишь.
В закопченных кварцевых недрах камня, он разглядел смутные очертания человеческого лица. Сперва, он подумал, что смотрит на свое собственное отражение. Но хотя оно и было похожим, лицо было не его. Это было лицо Бэкки — ее губы закатились в собачьей гримасе боли. С одной стороны ее лицо было измазано кусочками грязи. На ее шее выступали жилы.
— Бэк? — сказал он так, будто она могла его слышать.
Не в силах собладать с собой, он сделал еще один шаг вперед, склоняясь, чтобы как следует всмотреться. Его ладони были подняты перед собой, в некоем останавливающем жесте, но он не чувствовал, как они покрывались волдырями под действием того, что излучал камень.
«Нет, слишком близко», подумал он, и попытался метнуться в обратном направлении, однако не смог оттолкнуться. И, в результате, его ноги скользнули так, словно он стоял на вершине мягкой земельной насыпи, обрушивающейся под ним. Но земля была ровной; он заскользил вперед, потому что был во власти камня, у которого было собственное притяжение, и он притягивал его, словно магнит притягивает кусочки железа.
Внутри необъятного, угловатого хрустального шара большого камня, Бэкки открыла глаза и, казалось, смотрела на него с ужасом и удивлением.
В его голове раздалось гудение.
Вместе с ним поднялся ветер. Бурьян исступленно метался из стороны в сторону.
В последнюю секунду, он вдруг осознал, что его тело сгорает, а кожа варится в этом противоестественном климате, царящем в непосредственной близости около камня. Прикасаясь к камню, он знал, что это будет, словно положить свои ладони на раскаленную сковороду, и он начал кричать… но затем остановился, обрывая свой крик внезапно стянутой глоткой.
Камень вовсе не был горячим. Он был прохладным. Он был божественно прохладным и он прислонил к нему свое лицо, словно усталый скиталец, который добрался до места своего назначения и, наконец, может отдохнуть.