Обжигало шелъ сзади и говорилъ:
— Я, Авдотья Силантьевна, не отъ жалости, а васъ жалѣючи. И такъ уже вы много пили сегодня. Завтра будетъ головка болѣть.
— Не ваша забота. Будетъ голова болѣть, такъ спохмелюсь и полегчаетъ.
— А вотъ этого-то я еще больше боюсь. Зачѣмъ? Съ какой стати опохмеляться? Развѣ вы пьяница? Вы душистый бутонъ…
— Вотъ слова-то улещливыя говорить, такъ на это васъ взять, вы мастеръ, а пивкомъ угостить? такъ отлыниваете, продолжала все свое Дунька, сѣла на скамейку и вдругъ спохватилась, что около нея нѣтъ ея подруги Матрешки. — Матрешка! Матрена! Гдѣ Мартена? крикнула она.
— Да сейчасъ съ печникомъ Клементіемъ тутъ была… Должно быть въ маленькую калитку черезъ прикащицкій палисадникъ на дворъ ушла, отвѣчала пожилая женщина, вышедшая за ворота съ ведромъ въ рукѣ.
— Увидяшь ее, Алексѣевна, такъ скажи, чтобы она сюда гостинцы ѣсть шла. У меня гостинцы. Вотъ жаднаго человѣка, нашего обжигалу, на гостинцы я распотрошила.
— На покупку гостинцевъ, Авдотья Силантьевна, я вовсе не жаденъ и готовъ вамъ ихъ хоть каждый день покупать, оправдывался обжигала. — А вотъ пиво…
— И отчего вы такъ пиво ненавидите — вотъ что я понять не могу.
— Я его не ненавижу, я подчасъ его даже самъ пью, а вотъ когда такая молоденькая и хорошенькая дѣвушка, какъ вы, его пьетъ, да къ тому-же въ трактирѣ, то у меня даже сердце кровью обливается.
Дунька посмотрѣла на него и покачала головой.
— Богъ знаетъ, что вы такое говорите! сказала она, запихивая въ ротъ карамельку.
— Говорю тоже, что вамъ сказала-бы ваша мамаша. У васъ есть мамаша?
— Есть. Она въ Разуваевѣ у урядника въ стряпухахъ живетъ. Это сорокъ верстъ отсюда.
— Знаю. Тоже самое сказала-бы вамъ и ваша мать, говорю я, ежели-бы она увидала, какъ вы съ разными пьяницами пиво пьете. Та даже-бы заругалась.
— Не посмѣла-бы… Я ей помогаю, я ей деньги отъ своей заработки посылаю, а она вдругъ будетъ ругаться! На прошлой еще недѣлѣ я ей три рубля послала.
— Она любя васъ заругалась-бы…
— Ахъ, оставьте пожалуйста! И такъ скучно, и такъ башка трещитъ и выпить хочется, а вы тутъ надъ самымъ ухомъ какъ шмель жужжите. Куда это Матрешка запропастилась? Пойти ее поискать.
Дунька хотѣла встать. Обжигало удержалъ ее.
— Посидите еще немного. Дайте поговорить съ вами, сказанъ онъ.
— Да вѣдь вы чортъ знаетъ что говорите. Даже слушать тошно, отвѣчала Дунька, сдаваясь на просьбу обжигалы и опускаясь опять на скамейку. — Давайте тогда хоть папироску, что-ли.
— Сдѣлайте одолженіе, выхватилъ обжигало коробку съ папиросами изъ кармана и, открывая ее передъ Дунькой, прибавилъ:- Я давно-бы предложилъ, но не зналъ, что вы курите.
— Курю иногда, коли ежели въ мужчинской компаніи, отвѣчала Дунька, закуривая папиросу и откладывая въ сторону тюрюки съ гостинцами. — Ни карамелекъ не могу ѣсть, ни орѣхи не грызутся, прибавила она. — А все оттого что пива хочется выпить.
— Можно присѣсть около васъ, Авдотья Силантьевна? спросилъ обжигало, все еще стоявшій до сихъ поръ.
— Всѣмъ сказала-бы, что можно, а вамъ скажу, что нельзя. Не стоите вы этого. Я просила пивка купить, а вы не купили.
— Послѣ завтра я васъ пивомъ угощу. Послѣ завтра праздникъ, вы не будете работать и я васъ угощу и даже самъ съ вами выпью.
— Да врете вы! недовѣрчиво посмотрѣла на обжигалу Дунька.
— Подлецомъ насчетъ своего слова никогда не былъ, гордо отвѣчалъ тотъ. — Такъ ужь и быть, извольте… Угощу и самъ съ вами выпью.
— Вотъ диво-то будетъ! Да вѣдь тогда всѣ деревенскія собаки залаютъ, когда мы съ вами придемъ въ трактиръ. Ну, садитесь, коли такъ.
— Мы дома выпьемъ-съ… У себя на заводѣ. Отправимся съ вами за глиняную выемку на лужокъ, сядемъ около кустиковъ и на легкомъ воздухѣ… Я захвачу ситника и ветчины, захвачу яицъ, гостинцевъ и будетъ это у насъ на манеръ обѣда, сказалъ обжигало, садясь.
— Ну, ладно. Это стало быть во вторникъ. Во вторникъ праздникъ. До обѣда я буду работать, потому мнѣ хочется къ средѣ пять тысячъ кирпичей сдать, а послѣ обѣда пойдемте. Вы сколько пива-то купите? Я хочу и Матрешку съ собой взять. Можно Матрешку съ собой взять?
— Нѣтъ, ужъ я попросилъ-бы васъ, что-бы вы были однѣ. Я хочу обширный разговоръ съ вами завести.
Дунька лукаво улыбнулась и произнесла:
— Ну, ладно. А только вы побольше пива-то захватите. Ужь въ кои-то вѣки разъ угощать будете, такъ надо хорошо.
— Не говорите, Дунечка, такъ… Не раздражайте моего сердца, — упрашивалъ обжигало. — Когда вы вашими ангельскими губками говорите о пьянственныхъ предметахъ, у меня всѣ нутренности поворачиваются, а въ головѣ дѣлается какъ-бы полоумство какое.