— Да, уж поверь, — продолжает Гудков, — если бы мне только удалось вырваться отсюда, из нашего рая, я бы не сидел сложа руки. Я бы целый день бегал, стыдил бы одних, поддерживал бы бодрость в других и, наверное, нашел бы граждан, которые, проснувшись, вспомнили бы своих страждущих братьев и вступили бы на путь активной борьбы с советской властью.
— Дмитрий, наверное, многие так думали, пробираясь за границу, может быть, у других сердца по личным причинам еще более были полны чувства мщения, чем у тебя, — заметил Баранов, — однако, все они, пребывая за границей, в условиях исключительного спокойствия, занятые устройством своего материального положения, быстро остывают. Старые раны заживают, и кончается, как всегда, у русских: "моя хата с краю" или "ты пошли туда Реада, а я посмотрю". Поэтому-то я плюнул на все, не жду ни от кого помощи и спекулирую.
— Господа, — указывает Бунин, — может быть, вы все ошибаетесь. Ведь во всех нападениях на поезда и в повстанческом движении у нас в России видна, помимо стихийного характера, чья-то рука. Я думаю, что здесь не без русских зарубежных влияний. Впрочем, ведь вы все москвичи — скептики и не верите во все эти выступления так искренне, как мы, ростовцы. У нас с каждым слухом связываются трепетные ожидания близкого наступления лучшего будущего.
— Ничего, ничего, и вы успокоитесь, — говорит Петр Петрович. — Ведь вы только полтора года под советской властью, а мы — увы! — уже четыре. Так и у нас раньше было много надежд и иллюзий. Сколько лиц из-за этих иллюзий пострадало и поплатилось головой. Понятно, что мы давно махнули на все рукой и заняты вопросом, как бы набить свой чемодан сегодня и завтра.
— Да, в этом отношении, как я сегодня убедился, вы большой мастер, — замечает Бунин, принимая из руки хозяйки передаваемую тарелку с французским компотом и обращаясь к ней.
— Да, это обычное и ежедневное наше меню, — отвечает она. — Пока стараемся держаться, не отказывая себе в еде.
Разговор незаметно переходит на продовольственные темы. Тем временем, подается кофе. Во время кофе в комнату входит, или, вернее, вплывает грузная жирная фигура Бакшта, которого друзья в шутку называют "попадьей".
— А вот и попадья пришла! — говорит он, делая общий поклон. Ему предлагают чашку кофе. Он не отказывается, но заявляет, что ему скоро нужно уехать по делу, а потому просит на минутку переговорить с Петром Петровичем.
— Простите нас, господа, мы вас покинем, — заявляет Баранов и удаляется с Бакштом к себе в кабинет. Там он сообщает ему план поездки, указывая на то, что Дмитрий Ильич удачно обернул деньги и завтра или послезавтра Бакшт получит свои фиксированные три миллиона рублей пользы.
— Тут, — продолжает Баранов, — дело гораздо крупнее. Надо получить большую сумму, и мне хотелось бы взять с вами не менее 10-15 миллионов чистых.
— Хорошо, что вы поторопились, — говорит Бакшт, — сегодня этот вопрос обсуждается в Совнаркоме и уже предрешен в смысле категорического запрещения дальнейших самостоятельных закупок. Я же помечу это дело сегодняшним днем и, если вы ничего не имеете против того, чтобы позволить мне ознакомить с вашими предположениями во всех их деталях моего принципала, то вы можете считать ваши 40 миллионов в кармане. Но, знаете, в чем осложнение? Такие экспедиции в Туркестан стали с наступлением теплого времени хроническими, и представительство Туркреспублики в Москве не дает разрешения на въезд в нее отдельным лицам иначе как под условием оставаться там на службе. Продовольствие же и всякие сладости вывозить не разрешается.
— Это дело поправимое, мы тогда повернем эту поездку на Украину или Северный Кавказ, — замечает Баранов.
— Ну, тогда уполномочьте меня переговорить с моим начальством о нашем участии в половине чистой прибыли от экспедиции, и я заранее вам обещаю устроить предприятие, — говорит Бакшт. — Завтра в 12 часов я вам позвоню на службу.
— По рукам! — заключает Баранов, и они возвращаются в столовую.
Вскоре Бакшт уходит. Тетушку еще раз вызывают к телефону, потом приходит тоже сосед по квартире, у которого был утром Баранов. Он с таинственным видом вызывает из столовой Дмитрия Ильича. Вскоре они возвращаются. В это время с черного хода приходят еще двое соседей, предлагают бриллиантовые кольца и николаевские деньги.
— Однако у вас тут прямо биржа, — замечает Бунин Петру Петровичу.
— Да, — флегматично произносит Баранов, — наш дом похож на прежнее кафе спекулянтов: вы, не выходя из него, можете все что угодно купить и продать. Такая домашняя система вполне заменяет кафе и совершенно безопасна, как показывает наш двухлетний опыт. Таких домов много в Москве. В этом отношении коммунисты могут быть довольны. Их коммунистический идеал достигнут. Создан новый институт "спекулятивных коммун", — в шутку прибавляет Петр Петрович.