Перед самым железнодорожным мостом, на обратной дороге, навстречу нашему "Коммунисту" попадается пароход, везущий самого главковерха Азовско-Донского водного транспорта с дамами, также на отдых и для развлечения на взморье. Наконец, мы подъезжаем к пристани. С берега бегут агенты водной Чеки, предвкушая богатую поживу. На этот раз с их стороны приняты самые действительные меры к тому, чтобы спекулянты не прорвали блокаду. Чекистов теперь интересуют не проездные билеты и документы, а более серьезный вопрос — продовольствие. Каждому спекулянту, если он только не в стачке с чекистами, приходится проходить через целый ряд продовольственных агентов, внимательно осматривающих и ощупывающих привезенные товары, при виде коих у них глаза разбегаются. У пассажиров агенты отбирают кому что захочется. Слышатся протесты, слезы, бабий визг. Ругань, самая отборная, висит в воздухе. Кое-кого бьют. Кое-кого тут же для острастки арестовывают, чтобы сторговаться с ними потом, в помещении Чека, о размере выкупа за возвращение свободы. Наконец, все ряды заграждений пройдены. За ними стоит длинный ряд ростовских базарных спекулянтов, перехватывающих товар, чтобы в свою очередь продать его с надбавкой на базаре. Спекуляция начинается еще на самом пароходе, где уже некоторые перепродают по более высокой цене друг другу закупленные в Азове продукты.
Поднимаясь по горе к Ростову, вижу освещенную ярким южным солнцем картину: растянулись с парохода полосой приезжие и тащат привезенную провизию и живность, а чекисты весело возвращаются к себе, подсчитывая полученные барыши натурой и деньгами. Перед собой они гонят арестованных, которые несут на себе конфискованные у них мешки, кошелки и ящики.
Следующая моя поездка была в самом конце марта 1921 года по железной дороге из Ростова в Москву. Я давно стал к ней готовиться, предполагая совсем выбраться из Совдепии. Наконец, к этому представился удобный случай. В результате усиленных хлопот я мог получить место не только в классном вагоне, но даже в вагоне бывшего международного общества, так называемого по-советски "вагоне особого назначения".
Тогда я стал хлопотать уже и о пропуске. Мне лично удалось получить командировку. Для семьи я тоже с большим трудом умудрился достать надлежащий мандат. Вслед за этим нужно было получить визу Особого отдела Чека. Я несколько раз ходил мимо здания, занимаемого пропускным бюро, и не без ужаса видел те хвосты, которые мне приходилось преодолеть. Встав нарочно пораньше в 5 час. утра, я сейчас же двинулся к пропускному пункту.
К 10 часам утра народу было уже видимо-невидимо, и я с трудом протискался по узкой лестнице наверх до своего места. Примерно в 11 часов стали пускать по несколько человек. Надо было являться к двум чекистам, которые, ознакомляясь с содержанием документов, либо отклоняли выдачу разрешения, либо соглашались на нее. Стриженая чекистка внимательно осмотрела меня, задумалась на мгновенье, затем поставила свою визу на командировочном мандате. Я перешел в следующую комнату, где надо было заполнить краткую анкету и получить самый пропуск, на котором не хватало только печати и подписи начальника отдела, злобного и бледного латыша, сидевшего в первой комнате. Всем пришлось долго ожидать, потому что при переезде в другое помещение где-то затерялась печать учреждения, и только еще час спустя ее нашли. За это время пришлось слышать много слез, униженных просьб и даже проклятий.
Получив пропуск, я хотел еще закрепить за собой право на вывоз моих кроватей. Для этого пришлось брать свидетельство сначала от домкома, скрепленное печатью квартального комитета, а потом от отдела оборудования коммунального хозяйства. По знакомству я быстро получил и то, и другое и приступил к последней стадии подготовительных работ к отъезду.
Дело в том, что у меня было довольно много вещей к перевозке, а также продовольствия, которое я должен был отвезти к знакомым в Москву, и потому меня страшил тот грабеж, который обычно имеет место на вокзалах. В этих целях прежде всего я постарался раздобыть официальное разрешение на провоз 4 пудов продовольствия, а затем, — так как этого одного разрешения было еще мало, — то познакомился со станционным служащим из комендатуры, который очень любезно обещал оказать всякое содействие при отъезде. Далее все пошло так, как и у всех при поездках. Из одного очень сильного учреждения я заручился обещаниями на два места, из другого — еще на одно (нас ехало трое взрослых и ребенок).