Хаос в преподавании в высшей школе не меньший, чем в других отраслях народного просвещения. Прекращено преподавание целого ряда юридических дисциплин, как римское право, гражданское право, оба процесса и т. д. Введены факультеты общественных наук и рабочие факультеты с весьма расплывчатыми и неопределенными программами при незамещенных кафедрах. Однако сделаться ученым очень нетрудно: достаточна протекция к комячейке университета или к стоящему во главе его ректору. Три года непрерывного чтения лекций закрепляют за лектором звание профессора независимо от его действительного ученого стажа. В сущности, ни в средней, ни в высшей школе нет никаких испытаний для проверки успешности усвоения учащимися пройденного, и потому можно легко себе представить тот общеобразовательный и научный багаж, с которым они покидают свои учебные заведения.
Условия, в которые поставлено преподавание, нельзя назвать иначе, как неслыханным издевательством над учением. Конечно, и в высшей школе нет никаких пособий для учащихся. В материальном отношении последние так же плохо устроены, питаются кое-как, сидя большей частью на одном советском супе в столовках. В Донском университете в Ростове, несмотря на близость угольного района, в течение зимы 1920—1921 гг. помещения, кроме кабинета ректора, не отапливались вовсе. Занятия происходили частью по вечерам, причем аудитории не освещались и не отапливались, так что слушателям и профессорам приходилось сидеть в них, не раздеваясь, и приносить с собою ночники или свечные огарки, чтобы не очутиться в полном мраке. Можно себе представить эту картину аудитории, пребывающей в полумраке, профессора в зимнем пальто и шапке, закутанного в башлык, читающего при 3° тепла в комнате охриплым от холода голосом, при свете тускло мерцающего ночника, свою лекцию! Извольте в такой обстановке что-нибудь записать, а для лектора попытаться изобразить на доске какой-нибудь пояснительный чертеж. Ясно, до какой степени обалдения от холода доходят к концу занятий все в аудитории, и с какой исключительной неохотой посещаются лекции. Наконец, лекции закончены; из нетопленых и темных аудиторий стремительно бегут домой продрогшие и полуголодные профессора, и русская учащаяся молодежь. А в это время рядом с этим университетом, в содержимом на средства того же Наркомпроса цирке, отапливаемом и залитом светом, жадная до зрелищ толпа, глазеет на то, как откормленные свиньи в цилиндрах на арене изображают из себя недорезанных буржуев. Нельзя не отметить и того самопожертвования, с которым старые русские ученые силы приносили себя в жертву любимому ими делу. Сколько ученых с крупными именами перемерло в Советской России исключительно из-за своей преданности долгу и чтению лекций в подобных неслыханных в мире условиях. Ввиду того, что зимой 1922 года положение с продовольствием будет еще хуже, надо полагать, что академический год будет опять сорван.
Чтобы несколько улучшить положение русских ученых, создан был не так давно в Петрограде "Дом ученых". Учреждение это обнимает собою и учебно-просветительные задачи, и продовольственную помощь для ученых. При названном доме имеется и баня (довольно регулярно функционирующая), и продовольственная лавка, и общежитие, куда могут направляться приезжающие в город ученые. Издательская часть дает довольно крупные по советскому масштабу гонорары за представляемые труды, которые потом за отсутствием материала для печатания мирно почиют под спудом. Во главе учреждения, как уже мною было отмечено, стоит Максим Горький. Долгое время он был в большом фаворе у большевиков, и это имело глубокое значение для успешности развития задач, поставленных Дому, которому на его нужды отпускались Совнаркомом большие средства. Учреждение было изъято из обычного контроля и, одним словом, находилось в таких благоприятных условиях, в какие в Совдепии попадает далеко не всякое учреждение, даже находящееся в моде. Горький, для оборудования дела, взял себе в ближайшие помощники небезызвестного Родэ, бывшего владельца крупнейшего летнего кафешантана столицы, который и поставил всю хозяйственную сторону на должную высоту, не забывая при этом, конечно, своих личных выгод и интересов. Собственные маршрутные продовольственные поезда дали возможность Дому ученых, при наличии крупных средств, закупать продукты на местах из первых рук и доставлять их в Петроград, и местные ученые действительно оказались в более привилегированном положении, чем другие лица. Однако личное влияние Максима Горького в последнее время несколько уменьшилось, а вместе с этим и все организованное им дело быстро стало клониться к упадку. Последовало сокращение числа лиц, состоявших на академическом продовольственном пайке — индивидуализация продовольственного обеспечения распространена и на ученых. К Пасхе 1921 года положение ученых в Петрограде, в связи с обозначившимся катастрофическим положением продовольственных ресурсов страны, стало опять ухудшаться. Один весьма пожилой, из видных бывших профессоров Петроградского университета, говорил мне: "3анимаю я в общей сложности 17 мест, бегаю целый день. Иногда приходится проделывать пешком до 20 верст, и видите, сегодня уже третий день, как не могу получить хлеба для себя и семьи, кроме вот этой крупы, которую мне дали". У профессора через спину продета была котомка, в которой лежало фунтов 10 какой-то крупы.