Так же безуспешно обстоит дело и с общественным питанием. По данным советской рекламной статистики в Ростове-на-Дону в марте 1921 года было 78 общественных столовых с пропускной способностью в 60 тыс. обедов в сутки. Однако всякий, кому жизнь была дорога, старался этими обедами не пользоваться или брал их на дом, чтобы домашними средствами и добавлением к ним разных припасов сделать их съедобными. Такую пищу раньше получали едва ли собаки. До начала 1921 года давали еще 2 блюда, первое — бурда иногда с намеками на какие-то потроха, заправленная перловой крупой, на второе — та же перловая крупа, иногда со слабыми признаками подсолнечного масла. Так называемый обед — "шрапнель" мокрая и "шрапнель" сухая. Но в 1921 году это пришлось отменить, и теперь в советских столовых Ростова дают только одно блюдо — "шрапнель" мокрую или суп с лапшой. Хлеб, конечно, нужно приносить с собой.
Можно представить себе, до какого состояния должен дойти человек, ежедневно воспринимающий в себя порцию неперевариваемой "шрапнели" (или как она теперь иначе называется "советский рис"), да еще лишенную намеков на жир.
Махнув уже рукой на снабжение прочими продуктами, ЕПО сосредоточило внимание на выдаче хлеба, но и тут происходили невероятные перебои. Например, ввиду отсутствия топлива весной 1921 года стояли 2 недели Ростовские мельницы и все население, за исключением привилегированной категории, вовсе не получало хлеба. И это еще в Ростове — в хлебородном районе! Что же делается во всей остальной России? А там, в Петрограде, например, с начала мая вместо хлеба стали давать селедки из случайной партии, прибывшей через Эстонию. Я уже не говорю про хлеб, выпекаемый из листьев и всяких трав в местностях, постигнутых неурожаем. Можно себе представить весь этот беспросветный ужас людей, лишенных даже насущного хлеба! Еще пример: в Москве перед Пасхой 1921 года не выдавали хлеб: все жители возлагали надежду, что хоть на Пасху они получат какую-нибудь компенсацию, тем более что Пасха совпадала с советским праздником 1 мая. Однако в конце Страстной недели выяснилось, что дадут что-то по ½ фунта соли и по куску мыла. Негодованию народному не было границ. Особенно взволновались рабочие. Московский совдеп не на шутку испугался и выбросил московскому населению подачку в виде какой-то безделицы детям (плитка шоколада и несколько карамелек). Заткнули глотку недовольным и успокоились.
Так же безысходно, если еще не хуже, обстоит дело и со снабжением рабочих предметами первой необходимости. Какую отталкивающую, но обычную в Совдепии картину представляют всевозможные унижения человеческого достоинства, чтобы выпросить себе топлива на зиму, хотя бы в самом минимальном количестве! Сколько мелких интриг, подсиживаний, неприятностей, обманов, чтобы только заполучить со службы каких-нибудь 5 пуд. дров или 10 пуд. угля (количества, о которых прежде и не думали)! Однако когда сам испытаешь удовольствие жить в нетопленых комнатах, то поймешь всех этих людей. Поздней осенью 1920 года мне лично пришлось жить в г. Нахичевани, и ввиду ожидавшегося переезда в Ростов, где я рассчитывал получить эти 10 пуд. угля от одного учреждения, а также из-за отсутствия свободных денег (уголь стоил тогда на базаре 6-7 тыс. руб. за пуд), я оказался без топлива. Переезд, однако, задерживался, а тут, как назло, хватили холода, и пришлось прожить в начале ноября около 2 недель в комнате, в которой температура падала все ниже и ниже и дошла до 2-3° выше нуля. При такой температуре буквально стынет разговор, стынут мысли. Думаешь подольше не возвращаться домой, только бы сократить пребывание в нетопленой комнате. Наконец, попадаешь домой. Все сидят в зимних пальто, не раздеваясь. Потом, также почти не раздеваясь, приходится ложиться в холодную постель с ледяными подушками. Настает утро. От холода и сырости долго не решаешься подняться с постели, чтобы идти умываться ледяной же водой. Затем тщетно стараешься отогреться около керосинки, на которой кипятится чай, и которая является единственным отопительным средством в комнате. У всех — посиневшие утомленные лица, опухшие от холода руки, с анжелюрами, потрескавшаяся кожа… После чая — опять на мороз, потом — в нетопленое помещение службы. Самое теплое время — в дороге: пока двигаешься, не так чувствуешь холод. А говорят, что топлива на зиму 1922 года будет еще значительно меньше. Какая странная вещь — отсутствие тепла в жилом помещении!