– Хай. Если это секрет про вас.
– Я не сплетница.
– Ну разумеется, – сказала Киёми. По зарумянившемуся лицу Уми она поняла, что это что-то очень личное, чем Уми ужасно хочется похвастаться.
– Я влюбилась в одного мальчика по соседству. Его зовут Ёсио. Родители его коммерсанты, у них мебельный магазин. Сейчас он закрыт.
– И у Ёсио к вам те же чувства?
Уми прижала руку к сердцу и вздохнула:
– Хай. Правда, это чудесно?
Киёми не очень понимала, что сказать. Только раз в жизни испытав то, что она в то время сочла любовью, она считала себя не слишком большим специалистом в этом вопросе.
– Я за вас рада, Уми-сан.
Уми пустилась болтать о своем возлюбленном и о совместных с ним планах на будущее. Она переедет в дом его родителей и будет помогать им вести семейное дело. И родит для Ёсио много сыновей.
Трамвай уже подъехал к ее остановке, а она всю дорогу до двери продолжала говорить.
Когда Уми вышла и трамвай двинулся дальше, пожилая женщина посмотрела на Киёми неодобрительно и покачала головой. Киёми обернулась посмотреть вслед Уми, пока та не скрылась между зданиями, и все время думала, каким печальным стал мир, если счастье одного вызывает недовольство у другого.
Глава шестая
Киёми нашла Ай на площадке – девочка ждала ее вместе с учителем, господином Кондо. Это был пожилой джентльмен, предоставивший право наставлять детей в милитаризме более молодым учителям. Когда-то он сказал Ай, что дети должны изучать красоту поэзии, а не безумства политики. Киёми удивлялась, как его до сих пор не арестовали за его пацифистские убеждения. Господин Кондо держал что-то в руках, показывая это Ай. Когда Киёми приблизилась, они подняли головы и увидели ее. Ай просияла:
– Мама, посмотрите!
Киёми поклонилась:
– Добрый день, Кондо-сэнсэй.
Сморщенные руки господина Кондо раскрылись, и в них показалась черно-желтая бабочка. Изящная, она не шевелила крыльями, словно надеясь, что так она станет невидимой тому гиганту, что захватил ее в плен.
– Она села мне на руку, когда мы обсуждали стихотворение Мацуо Басё, «Спать бы у реки». Вы его слышали?
– Много лет назад, в детстве, – ответила Киёми.
– Поэзия Басё волнует мне душу. – Учитель поднес руки ближе к Ай. – Надо ли отпустить нашего друга?
– Хай, – ответила Ай. – Она была нашей самой блестящей гостьей.
Господин Кондо просиял:
– Как ты узнала, что эта бабочка – она, а не он? Она тебе это на ушко шепнула?
– Она нежная, как девочка. А мальчишки – это кузнечики и пауки.
– Ты тонко умеешь наблюдать жизнь, малышка, – усмехнулся господин Кондо. – Ну, лети!
Он поднял раскрытые ладони, и бабочка взмыла, трепеща крыльями, в сияние заката.
Киёми протянула к Ай руку. Когда тонкие, теплые пальчики дочери переплелись с ее пальцами, Киёми почувствовала, как поднимается в душе спокойная радость. Она снова поклонилась мудрому учителю.
– Аригато, Кондо-сэнсэй.
Он поклонился в ответ:
– Мне это в радость. Сайонара, Киёми-сан. Сайонара, Ай-тян.
Мать с дочерью двинулись домой в чернильной темноте. Пока не было американцев с их военной мощью, лампы и фонари бросали красные и желтые квадраты на улицы и переулки. Люди ходили в магазины ночью, потому что цены были ниже. На рынке рыбаки показывали, что осталось от улова, и резкий запах манил окрестных котов, мяукающих из темноты. Зеленщики продавали баклажаны, огурцы, картошку и корни лотоса. Торговцы демонстрировали обувь, мебель, одежду. Сейчас, в затемнении, ночь приносила непроницаемый мрак. И только летучие мыши шныряли в темном небе, ловя призрачных мошек. Шли домой рабочие фабрик и заводов, движения у них были медленные, машинальные.
– У тебя хороший был день в школе?
– Мы ходили на площадку для духовной практики.
У Киёми приподнялись брови:
– Вот как?
– Практиковались работать с деревянными мечами и копьями – на случай вторжения врага.
– Тебе это понравилось?
– Мальчишкам понравилось. А я бы лучше порисовала.
Киёми сжала руку дочери:
– Я тоже.
– Сегодня пролетал бомбардировщик, вы его видели?
– Хай. Я видела его.
– Американцы опять листовки сбросили. Один мальчик поднял одну, его забрали внутрь и больше не выпустили.
– Хорошо, что ты не так глупа, чтобы такое делать, – сказала Киёми, тут же вспомнив свое собственное неразумное поведение.
Когда они пришли домой, на западных горах лежала тонкая полоска солнечного света.
– Скорее бы в ванну, – сказала Киёми, открывая калитку. – Воняю, как дохлая рыба, гниющая на солнце.