Киёми поглядела на Банри, сощурившись:
– Вы считаете, что я веду себя глупо?
– Хай, – ответила Саёка.
Банри вытащил из пачки последнюю сигарету «кинси», прикурил от спички, сделал три затяжки и выпустил клуб серого дыма.
– Самое больше несчастье – то, что случилось с Дзиканом. Он мог бы быть тебе хорошим мужем.
Киёми помнила Дзикана неловким любовником, которого больше интересовали азартные игры и пьянство, чем жена. До того как организовали их брак, Дзикан проиграл приличную часть семейного состояния. Если бы ее тетя и дядя знали истинное финансовое состояние семьи Осиро, они бы никогда не согласились на эту партию – предпочли бы ей любой скандал.
– Киёми, ты должна помнить свое место в нашей семье.
Она посмотрела прямо Банри в глаза – ужасная грубость, которая его смутила, потому что он не выдерживал взгляда глаза в глаза:
– Я – мибодзин. Вы себе представляете, насколько трудно для овдовевшей на войне выйти замуж? И мне двадцать восемь. Захочет ли хоть какой-нибудь достойный мужчина такую старую жену?
Банри потер подбородок:
– Хай. Ты стара для невесты.
Саёка отмела эти возражения энергичным жестом руки.
– Ну вот и займемся этим. Найдем хорошую накодо. Сваху, которая поймет, что нам нужно. – Она огладила свое кимоно. – Твоя карма и твоя тень тебя никогда не покинут, Киёми.
Киёми вспомнила эту старую поговорку, подумав про накодо, выбирающую для нее мужа. Радости и горести всей жизни зависят от какой-то чужой женщины.
– Приношу свои извинения, если я вас оскорбила. Вы очень озабочены тем, что для меня лучше.
– Лучше помни о послушании.
Киёми прикусила язык, чтобы удержаться от ответа. Встав с пола, она поклонилась свекрам:
– Если позволите, я пойду мыть посуду.
– Хай. Иди мыть посуду, – сказал Банри. – Потом еще об этом поговорим.
Киёми вышла в кухню размеренными шагами, не выдающими ее чувств. Там она вцепилась в край раковины так, что пальцы побелели. Помни о послушании, говорит она мне. Забудешь тут, когда тебе каждый день напоминают.
Закончив на кухне, Киёми остаток вечера провела, протирая все деревянные поверхности в доме. Ай следила за ней взглядом, полным сочувствия, и Киёми больно было думать, что дочь уже столько знает о жизненных горестях.
Когда все дерево было протерто, Киёми принесла футоны и повернулась к Банри:
– Мы с Ай пойдем спать.
– Тогда доброй ночи.
– Идем, Ай, – сказала Киёми, и они вышли в соседнюю комнату. Киёми закрыла сёдзи. Скользящая бумажная дверь не особо обеспечивала уединение.
Киёми залезла под одеяло своего футона и повернулась к Ай.
– Мама, а что такое…
Киёми приложила палец к губам дочери и показала на сёдзи.
– Надо говорить шепотом.
Ай кивнула, и Киёми убрала палец.
– Мама, вы хотите нового мужа?
Киёми погладила девочку по щеке, теплой как солнышко и мягкой, как пух. Она вспомнила, как первый раз увидела ее в роддоме и возблагодарила судьбу за то, что это девочка. Если бы она родила мальчика, семья Ито объявила бы дитя своим наследником и забрала бы у матери. Но никто и ничто не заберет у нее Ай. Никогда.
Ай придвинулась ближе.
– У вас грустный вид, мама.
– Лицо – зеркало души.
– Значит, вам грустно?
– Ты знаешь такое слово – амаэ?
– И что оно значит, мама?
– Солнце не может сдержать дождь, а если бы даже могло, то не стало бы. А знаешь почему? Потому что рису, чтобы вырасти, нужно и солнце, и дождь. Люди в этом смысле – как рис.
Ай оттопырила нижнюю губу, задумавшись над этими загадочными словами.
– Есть разница между желанием и реальностью, – продолжала Киёми. – Мы мечтаем о любви. Реальность этой мечте не соответствует. Я выйду замуж, потому что твои бабушка и дедушка решили, что я должна выйти замуж, что это мой долг. Они дали нам с тобой дом и не будут возражать, чтобы мы здесь жили. Ты окончишь школу и станешь умной девочкой. Умнее меня.
– Но вы же учились в колледже, мама.
– Хай. Три года. И я бы его окончила, если бы я не…
– Не что, мама?
Киёми изобразила улыбку.
– Ничего. Постарайся заснуть. Утром у нас много дел.
Ай положила голову на подушку поближе к Киёми.
– Доброй ночи, мама. Я вас люблю.
– И я тебя. Спи, малышка.
Киёми закрыла глаза. Вдохнула аромат кожи Ай, напомнивший ей теплый пирожок тайяки с шоколадным кремом. Киёми вздохнула. Представлять себе будущее, пока бушует война, было глупо, но она все равно чувствовала, как ее переполняют мысли. Она жаждала любви – не меньше всякого другого, и представляла себе, как проживает жизнь с мужчиной, который стоит того, чтобы о нем мечтать. Саёка сказала бы, что эти идеи – мысли ребенка, а она, Киёми, должна смиренно принимать свое место в этом мире. Киёми же этот мир и свое место в нем ненавидела. Если бы не Ай, от нее бы уже давно остались только воспоминания.