Сёдзи отъехало в сторону, и в проеме показался Банри с большими от страха глазами.
– По радио сказали, что американские бомбардировщики идут от канала Бунго в сторону Хиросимской бухты. Поторопись, пожалуйста.
Киёми встряхнула Ай за плечо:
– Ай, нужно идти в бомбоубежище.
Ай застонала, веки ее задрожали и раскрылись.
– Я так устала.
– Я знаю, мы все устали. Теперь пойдем.
Она помогла дочери встать. Рука в руке они поспешили в кухню, где ждали Банри и Саёка. На улице выли сирены воздушной тревоги.
Убежище представляло собой яму в глинобитном полу кухни глубиной в метр. Банри приделал стальную плиту к той стене, где были изголовья, чтобы она не обвалилась. Спустившись в яму, он протянул руку Саёке. Следом пошла Ай, за ней Киёми. В яме они заснули, лежа на боку, прижатые друг к другу. Саёка опустила руку на плечо Ай, и Киёми потребовалось все ее самообладание, чтобы эту руку не сбросить.
Очень скоро температура в тесном пространстве стала повышаться. Банри, Саёка и Ай задремали, но Киёми никак не могла сбросить напряжение. На шее сзади выступил пот, от голода крутило живот. Мышцы горели после тяжелого трудового дня.
Когда Киёми оказалась в убежище первый раз, ей мерещилось, что это могила. Из земли выползали черви и ползали по шее. Они пожирали Киёми изнутри. Сейчас, когда становилось жарко и за стенами выли сирены, она подумала про того летчика. Он падал с неба, не издавая ни звука – храбр для американца. Ей вспоминался контур его лица, цвет кожи, полузакрытые глаза, глядящие на мир и не видящие ничего.
Ее обдало холодом, и она поняла, что юрэй вернулся и вошел в эту могилу живых.
Уйди, преследуй кого-нибудь другого. Немедленно, а то я тебя прогоню.
Глава седьмая
Мика сидел на кухонном полу, глядя на лежащую в яме семью.
Как можно спать под такой ор сирен воздушной тревоги? Он выдохнул. И почему он продолжает дышать, почему чувствует усталость? Это происходит с каждым, кто умирает? Все ощущения сохранились, но он знал, что мертв. Направившись за этой женщиной, он сперва не чувствовал ног, но потом вернулось ощущение твердой почвы. В окнах он не отражался. Ветер пролетал сквозь него, как сквозь дым, но если тронуть рукой грудь, она ощущалась твердо. Все вокруг казалось чуть резче, чуть живее, зелень дальних холмов гуще, синева неба – глубже. Он застрял в междумирье, и это наполняло его досадой и гневом. Где полное чудес небо, которое обещал отец Ольсон? Сверкающие ангелы с красивой музыкой? Личная встреча с Иисусом? Почему мать, брат и бабка с дедом его не встречают?
Любопытство открывало ему глаза на окружающий мир. Отделенность от этого мира вызывала подступающие слезы.
Он вспомнил, как падал с неба без парашюта, но удара об землю не было. Был лес. Деревья вырывались из земли и парили в небе, а он летел с ними. Это все было на самом деле? И потом он оказался здесь – в Хиросиме. В стране врагов.
Женщина. Завод.
Воспоминания возвращались кусочками, лоскутами, перепутанные, беспорядочные. Увидев, как женщина стоит над ним, Мика почувствовал, что между ними есть контакт. Ее выдала то ли жалость в глазах, то ли мысль, что она видит не только его мертвое тело, а человека, который живет невидимой жизнью. Он прошел за ней на завод. Большой завод «Тойо Кёгё», где производили детали для самолетов и винтовок – он узнал его по фотографиям воздушной разведки. Сперва звуки были невыносимо громкими – лязг и гул машин, голоса рабочих, эхом отдающиеся в голове. Но с течением дня звуки смягчились, гудение прекратилось. Он держался рядом с этой женщиной. Она все время ходила с опущенной головой, даже за обедом. Тело ее обвисало все сильнее, и к концу дня казалось, что она вот-вот растечется по полу.
Когда она ушла с завода, он последовал за ней в трамвай, и там она говорила с какой-то студенткой. И почему ему непонятна их речь? Разве не должен здешний язык быть универсальным? И где это – здесь? Он явно не принадлежал той же грани существования, что живые.
Следом за женщиной он оказался у школы, где она встретила девочку. Они вместе пошли переулками – узкими, как дверь в гараже у его родителей там, на родине. Дома из серого дерева с острыми крышами, крытыми темной плиткой, стояли в считанных дюймах друг от друга. Он вспомнил широкие улицы Беллингэма, светлые дома с большими огороженными палисадниками, высокие деревья, затеняющие газоны. А здесь он не видел ничего зеленого.