– Магазины не могут работать, если им нечего продавать. А стричься мужчинам все равно нужно.
По улице прогрохотал армейский грузовик, взметая колесами пыль. В кузове стояли солдаты с усталыми лицами. Они совсем не были похожи на тех гордых людей, что маршировали когда-то по улицам города к гавани Удзина, отправляясь на войну, а публика встречала их криками восторга и взмахами флагов с изображением солнца.
Возле бывшего магазина одежды Матоя Киёми свернула в переулок, ведущий к школе, увлекая за собой Ай. В переулке царил полумрак, и Киёми невольно вздрогнула, раздумывая над вопросом Ай. Обычно девочка никогда не спрашивала о войне, будто если о ней не говорить, то ее и не будет.
В конце переулка вновь показалось небо, приветливый и теплый солнечный свет. Слева в молчаливом покое раскинулось кладбище, и черные надгробия поглощали утренний свет. Справа на детской площадке национальной школы Накадзима праздновала новый день молодая жизнь. Слышались радостные крики и детский смех. Двухэтажное деревянное строение уходило вдаль в виде буквы Г. Часть площадки была превращена в Сад Победы. Площадка казалась больше, потому что детей с третьего класса и старше эвакуировали в храм Соходзи в районе Мирасака-тё. Мальчишки, похожие в противовоздушных капюшонах на маленьких самураев, боролись друг с другом. Другие запускали волчки или играли в шарики. Девочки играли в «апельсины и лимоны», в дзянкэн или просто стояли, болтая и глазея на мальчишек.
– В чем дело? – спросила Киёми.
Ай глянула на площадку и снова на мать. В черных глазах стоял вопрос.
– Что-то случилось?
– Норио хвастался, что у него отец – герой войны.
– Хай. Он флотский офицер.
– А мой отец?
Киёми заколебалась. Ей очень не нравилось врать дочери, но родственники со стороны ее отца считали, что так будет лучше всего.
– Он пропал без вести в боях в Китае. Почему ты спрашиваешь? Я тебе уже говорила.
Ай ногой оттолкнула камешек, тот запрыгал по земле.
– Мой настоящий отец – Дзикан?
Киёми ощутила дрожь под ложечкой, будто взлетела сразу тысяча бабочек. Она предвидела, что этот день настанет… и все равно не ожидала его так быстро. Она прикинулась, будто не поняла:
– Мне непонятен твой вопрос.
– Я слышала, как это обсуждали баа-баа и одзиисан. Они говорили, что мой отец приехал из Токио.
– Хай. Мы познакомились до войны.
– Вы были женаты?
– Не были.
– Почему?
Киёми потянула Ай за руку, увлекая за собой.
– Поговорим об этом в другой раз.
– Вы его любили?
Киёми вспомнила тепло его губ в парке Хибия. Мускулистую руку у себя под блузкой, скольжение мягких пальцев вверх по ребрам. Через несколько месяцев она стояла одна на мосту Рёгоку в свете полной луны. У нее в руке поблескивал кинжал, а голос в голове уводил прочь от невидимого мира.
– Он был хороший человек, – соврала Киёми второй раз за утро. Она показала движением головы на ожерелье Ай – цепочку с серебряной луной. – Вот это он мне подарил.
Ай потрогала маленькую луну в ямке у себя на шее. Ожерелье было самой большой ее драгоценностью.
– Вы друг друга любили?
Киёми вздохнула – дочь задавала трудные вопросы. И очень несвоевременные.
– Баа-баа говорит, что у вас внутри живет червь.
– Червь? – моргнула Киёми.
– Хай. Червь печали.
Киёми подавила смешок.
– Червь печали? Глупости. У меня нет причин грустить, когда у меня такая дочь.
– Мама, а война когда-нибудь кончится? Я хочу на лошадиную ярмарку.
– На лошадиную ярмарку? В Сираити?
– Хай.
– И зачем ты туда хочешь?
– Сладкой ваты поесть.
– Сладкой ваты? – Киёми усмехнулась невинному желанию дочери. – Потерпеть придется, любовь моя. Мы сражаемся за Императора, и только Император решит, когда война кончится.
– Мия говорит, что скоро здесь будут американцы.
Киёми остановилась и огляделась – не слышал ли кто-нибудь.
– Никогда такого больше не говори никому. И не всякому слуху верь. Рот – ворота, через которые приходит беда.
– Я понимаю, мама.
На краю школьного двора Ай приподняла клапан тревожного рюкзака.
– Что вы мне положили в бэнто?
– А что бы ты хотела там увидеть?
Ай поднесла к губам палец:
– Может быть, тэндон?
– Понимаю. Значит, мне надо было съездить к океану и наловить креветок, а потом сбегать в горы за дикими кореньями?
– Это было бы самое приятное.
Киёми уронила руки вниз.
– Что скажешь про рисовые шарики?
На лице девочки выразилось разочарование.