Продолжая свою бешеную погоню, грум видел, как незнакомка выбежала из болота и полями направилась к маленькому городку, колокольня которого издали обрисовывалась в предрассветном сумраке. Вдруг дама исчезла, а когда Боб, обливаясь потом, достиг того же места, то очутился перед невысокой стеной. Долго не раздумывая, он закинул поводья на шею лошади, перелез через стену и спрыгнул на землю.
Он оказался на кладбище. Со всех сторон виднелись кресты, а в конце длинной аллеи — погребальная часовня. По этой аллее бежала таинственная дама, но уже не так быстро, как раньше, и внезапно скрылась. Бобу показалось, что она вошла в часовню.
Он осмотрел небольшой, окруженный изящной бронзовой решеткой памятник и прочел надпись, что тут находится фамильный склеп семьи Вильсон. Грум предположил, что ловкая незнакомка, видя за собой погоню, спряталась где-нибудь, рассудив, вероятно, что на кладбище, тем более в фамильном склепе ее не будут искать. Однако чем больше он думал, тем загадочнее казалась ему вся эта история. Каким образом могла эта особа перейти болото и не утонуть в нем, а потом проникнуть в погребальную часовню семьи, к которой она, может быть, не принадлежала?
Решив выяснить, насколько возможно, это дело, Боб, как только начало светать, пошел в церковный дом и переговорил со служанкой, которая охотно рассказала ему, что Вильсон — человек старый и бессемейный, живет уединенно, никого не принимая. Ключ от склепа он хранит у себя, и нельзя допустить, чтобы кто-нибудь мог проникнуть туда…
Рассказ грума совершенно расстроил леди Эвелину.
Лионелю она ничего не сказала, потому что он был лихорадочно возбужден и имел очень болезненный вид, жалуясь на нестерпимую головную боль и колики во всем теле.
Но леди Эвелина была умна и поняла, что тут происходит какая-то таинственная драма, объяснение которой она не могла найти по своему незнанию, а потому и помочь была не в состоянии. Однако инстинктивно, по чувству любви, она угадывала, что дело идет о жизни брата, попавшего во власть страшных и неведомых сил. Она не знала, что делать, и пришла в отчаяние, сознавая, что обращение к официальной науке делу не поможет, а кого-нибудь сведущего в темной науке неведомого мира она не знала. На помощь ей пришла жена смотрителя.
Она сообщила, что неподалеку живет один старый господин по имени Брандль, который слывет в окрестностях ученым, занимающимся чернокнижием. О нем рассказывали странные вещи, будто бы он беседует с покойниками, мастерит волшебные снадобья и совершил несколько чудесных исцелений. Может быть, он прольет свет на эту таинственную историю, а так как он умеет разговаривать с мертвыми, то через них может узнать правду о Фенимор и ее отношении к сэру Лионелю.
Леди Эвелина ухватилась за эту надежду и, не говоря никому ничего, отправилась к колдуну.
Мистер Брандль внимательно выслушал рассказ леди Эвелины и никакого объяснения по делу не дал, но зато обещал нынче же вечером приехать в замок и просил ничего не говорить об этом Лионелю. Кроме того, он сделал еще некоторые распоряжения.
Ворстеды были католики, и в замке имелась небольшая капелла, где иногда по праздникам проводилась служба. Мистер Брандль указал взять престольное Распятие и поставить его в изголовье постели, но скрыв драпировкой, чтобы Лионель его не видел. Затем надо было окропить всю комнату святой водой, а в ящик стола, на который ставился поднос с вином и пирожками, спрятать ковчежец с мощами и освященной остией.
К вечеру Лионелю стало, по-видимому, лучше: он был весел, смеялся и болтал с сестрой, но рано ушел к себе. Около десяти часов приехал мистер Брандль. Он попросил принести два канделябра с престола, зажег их и поставил в комнате рядом со спальней Лионеля, где и спрятался сам. В полночь к нему должны были прийти леди Эвелина, Сара, смотритель и грум Боб.
Когда они явились, мистер Брандль держал в одной руке ковш, который издавал сильный запах, а в другой — маленький кусок зажженной восковой свечи.
Только что пробило полночь, как в спальне раздался шум или, скорее, шипение, точно лили воду на раскаленное железо.
— Она! — прошептал мистер Брандль.
— Боже мой! Что с тобой, Фенимор? С чего… — послышались тревожно-изумленные расспросы Лионеля, но последние его слова заглушил дикий крик, а затем хрипение.