— Как же мастерски ты его, — с восхищением сказал он, насмотревшись на зверя вдоволь и каждый сантиметр поляны облазив.
— Я научился стрелять, — только и смог я найти что ответить.
Ощутив их общее беспокойство, — Коганы только начали в себя приходить, — я, с конфузом в итоге, попытался разрядить атмосферу.
— А вы кого‑нибудь подстрелили? — переменил я направление разговора.
Борис Семёнович засмеялся. Хохотал он до той поры, пока слёзы из глаз не брызнули.
— Милый мой, — потянулся Коган-отец за платком. — Кто тогда об охоте‑то думал, когда ты свалился чуть ли не насмерть?
****
Погода, будто услышав просьбы Полишинеля, установилась после обеда отменной. Стравинскому не пришлось дожидаться Сашу дольше назначенного ни на минуту: Александр явился, жуя находу бутерброд, и после такого нехитрого ленча, пребывал в настроении самом приподнятом.
В Зеркальном Зале после занятий, кроме них, никого не было. Большинство студентов, освободившись, высыпало на улицу; кто‑то, спеша, поехал сразу домой или же укатил, занятый другими делами.
Долго они ходили, первое время внутри училища, а после предложения Игоря — и по лежащим вблизи аллейкам, разговаривая ни о чём, проводя в обсуждении самых разных предметов своё свободное время. Полишинель нарадоваться не мог: у него появился первый и преданный ему друг! Сашу грела изнутри мысль, что хотя он теперь и покинут своею прежней компанией, у него тоже имеется свой какой‑никакой круг знакомств, несмотря и на это.
Они сейчас находились на той же самой тропинке, какою Александр когда‑то возвращался со мною домой. Здесь так же, как и всегда, в предвечернее время суток, выводил соловей свои трели.
Умиротворение разливалось совершенно особым флёром, наполняя собою воздух. Сашу всё подбивало пооткровенничать. Такие беседы он находил особым знаком доверия, и надо сказать, тут он был от истины недалеко. Из солидарности больше, поддержал его инициативу Игорь.
Саша, сбиваясь постоянно на смех, рассказал ему о том, как потерял на первом курсе куртку. История заканчивалась тем, что ему пришлось всё же облачиться в чужую, взятую в гардеробе без ведома хозяина, и лишь на следующий день обнаружить свою, как ни в чём не бывало, висевшею внизу на спинке стула в фойе.
Полишинель не имел ни малейшего представления, как ему выкрутиться и что дать взамен; никаких с ним курьёзов в его, достаточно пыльной жизни не происходило. Признаваться в том, что он никогда не имел в своей жизни близкого человека, и уж тем более девушки, ему казалось постыдным. Разоблачения собственной несостоятельности он желал в последнюю очередь.
А секрет у Игоря был только один, находившийся здесь же, в училище. И тайна эта ему неизъяснимо жгла душу, казалась с каждым прожитым днём ношей непомерно тяжёлой для того, чтобы её можно было легко вынести в одиночку. В конце концов, он желал удостовериться в том, что попросту не утратил рассудок, и что это видел тоже кто‑то, помимо него.
К Екатерине Сергеевне, как к преподавателю и как к человеку гораздо большего возраста, он обращаться боялся, и некому было его разуверить или же укрепить в своих убеждениях.
Он, поборов мучившие его сомнения, наконец произнёс, нагнетая интригу намеренно:
— Умеешь хранить секреты?
Саша при этих словах оживился самым неожиданным образом. Сумей бы он снять свои уши, и передать их Игорю в руки, чтобы слышно было получше, он не сумел бы выказать своего внимания больше.
****
Миновал ещё один день, полный волнений, у каждого из героев. Я сижу в автомобиле, несущемся вновь по Саратовскому мосту, и избегаю смотреть в сторону Леонида.
Сколько таких дней предстоит. Их целая вереница, и все находятся впереди. Полишинель и Саша крадутся, направляясь по коридору, к двери 401‑й.
Что преподнесёт нам судьба, какие открытия будут сделаны? Эндрю целуется с Юлией, проводив её до подъезда, в котором она живёт.
Кого из нас будут помнить, а кто безвозвратно станет забыт. Оксана, находясь в полном одиночестве дома, разучивает за фортепиано программу для конкурса в Будапеште.
Будущее полно тайн. И не каждую будет легко открыть. Яшин и Тухманова в пустом зале училища готовят помещение к первому набору желающих в «соколы», развешивая символику.
Всё выяснится со временем. Картина звёздного неба. Где‑то далеко, в космосе, падает беззвучно комета.
Клавиша без номера. Allegro non troppo.
Геннадий Петрович Остриков был человеком в высшей степени неконфликтным, сдающим свои позиции под первым же напором коллег.