Между хозяином и Виктором могло бы поместиться еще два прибора. А расстояния между Жюльеном и Клодиной хватило бы еще для четырех-пяти человек. Все женщины, от хозяйки до Клодины, положили себе фасоль. После этого Морис встал, подошел к Клодине, взял у нее блюдо и отнес его хозяину. Тот положил себе, затем это проделал Виктор, потом Морис и наконец Жюльен.
— Кладите себе побольше, голубчик, — сказала госпожа Петьо, — еще положите. В вашем возрасте надо много есть. Вы любите фасоль?
— Да, мадам.
— В его возрасте всё любят, — сказал хозяин.
— А если и не любят, то все равно уплетают, — добавил помощник.
Хозяин засмеялся. Ел он быстро, нервными движениями ломал хлеб или тыкал вилкой в тарелку. Движения хозяйки, напротив, были замедленными. Она держала вилку большим и указательным пальцами, изящно приподняв остальные. Всякий раз, когда Жюльен смотрел на нее, она улыбалась, кивая головой. Серая полосатая, как тигр, кошка, которую Жюльен еще не видел, взобралась хозяину на плечи и выгнула спину.
— Красотка моя, — сказал он, — тебе-то плевать на всех этих болванов! Плевать, да и только!
Хозяйка выпрямилась, откинула назад голову и замерла с вилкой в руке, устремив взгляд на мужа.
— О ком ты?
— Да об этих паршивцах из Народного фронта, черт побери!
Она вздохнула, снова принялась за еду и сказала:
— Ты мог бы выбирать другие выражения!
Каждая шутка хозяина вызывала смех у молоденькой продавщицы, Виктора и Мориса. Служанка ела, не поднимая головы. Жюльен время от времени замечал, что она наблюдает за ним.
Окончив есть, хозяин посадил кошку на колени и принялся ее гладить.
— Сегодня утром какой-то тип оставил газету «Попюлер»[2] в кафе «Коммерс». Я принес первую страницу, чтобы вы могли ею насладиться, — сказал он.
Он вытащил из кармана измятый газетный листок, развернул его и пробежал глазами. Затем прочитал вслух.
— Послушайте золотые слова этого отребья. «Все аргументы наших противников разбивает очевидный и, пожалуй, самый поразительный факт: во Франции теперь свободнее живется, спокойнее дышится и повседневный труд стал легче и радостнее. Именно это обстоятельство и составляет силу Народного фронта».
Читая, хозяин раздражался все больше и больше. Он размахивал руками, как заправский оратор. Окончив чтение, он резким движением смял газету, бросил ее на пол и закричал:
— Дать бы им хороший пинок в зад!
— Эрнест! — воскликнула хозяйка. — Ты же не у себя в цехе.
Кошка прыгнула на буфет.
— Они меня доводят до белого каления. Неужели нельзя перевешать весь этот сброд?
Потом, внезапно успокоившись, он обернулся к кошке и пробормотал:
— Иди сюда, кисонька, иди скорей, красавица. Я не на тебя кричал. Ты хорошая. Я рассердился на этих идиотов.
Хозяйка сделала знак Морису и показала в направлении двора. Морис сразу же поднялся.
— Пойдем, Жюльен, — сказал он.
— В верхней духовке, — сказал хозяин.
Они вышли.
— Мы идем за вторым, — пояснил Морис.
Они вошли в цех. Морис открыл верхнюю духовку. Там стояла жаровня с бифштексами и круглая миска, полная лапши.
— Лапши тут завались, — сказал Морис, — ты ее любишь?
Жюльен пожал плечами.
— Ем, но без особого восторга.
— Ну, старик, знай, что хозяин ее обожает. Прежде всего потому, что ее легко и быстро готовить. Так что тебе придется ее полюбить.
Чтобы не обжечься, они взяли тряпки и понесли блюда на стол.
— Отлично! — восторженно воскликнула госпожа Петьо. — Отлично, милый Жюльен. Надеюсь, вы любите лапшу?
— Да, мадам.
Жюльен получил пинок под столом, и Морис кашлянул два раза.
— Вот и хорошо, — сказала она. — Люблю, когда ученики едят с удовольствием.
Хозяин окончательно помирился с кошкой. Она потерлась спиной о ножку буфета в стиле Генриха II и потом вскочила на колени господину Петьо.
Хозяйка и ее сестра пили белое сухое вино. Хозяин и Виктор — красное, все остальные — воду. На столе стояло два графина: один для служанки и продавщицы, другой — для Мориса и Жюльена.
Когда мясо и лапша были съедены, служанка поднялась и вынесла посуду, нагибаясь, чтобы не задеть за притолоку двери.
— Эрнест, я предлагаю отпраздновать приход к нам Жюльена и устроить десерт по-воскресному, — сказала госпожа Петьо. — Ты согласен?
— Конечно, — отозвался хозяин.
Он в это время укачивал кошку, как младенца.
— Тогда, Колетта, принесите сладкий пирог.
Продавщица пошла в магазин. Хозяин налил всем по полстакана белого вина.
— Не я бы должен вас угощать, — рассмеялся он, поставив бутылку. — Господину Морису следовало бы обмыть свое повышение. Ведь теперь он будет получать не двадцать пять франков, а все тридцать монет.
— Тридцать монет, — сказал Виктор, — это десять пачек табаку. Теперь ты всех нас будешь угощать.
7
Сразу после обеда они вышли из-за стола и поднялись в свою комнату. Виктор смазал бриллиантином волосы, тщательно причесался, прочищая ногтем зубцы гребешка. Он сменил белую куртку на коричневую, с молниями. Посмотрелся еще раз в небольшое зеркальце, висевшее на дверце его шкафа, и быстро вышел.
— Видишь, как его разбирает, смешно! — сказал Морис.
Едва дверь закрылась за Виктором, вошел Дени с сигаретой в зубах.
— Мне одну не подкинешь? — попросил Морис.
— Ах ты, старый попрошайка!
Дени извлек из кармана пачку «Элегант». Морис взял сигарету. Жюльен отказался. Дени не стал настаивать и протянул Морису зажженную спичку.
— Нет, не сейчас, я ее выкурю вечером. А то хозяин может в любой момент зайти поинтересоваться, как устроился Жюльен.
Он открыл свой шкаф и спрятал сигарету под стопку белья, аккуратно сложенного на полке. Дени поставил на пол большой чемодан и стал бросать туда свою одежду.
— А мне теперь начхать на хозяина, — сказал он. — Уже два года я этого жду. Могу одно сказать: я очень рад.
Морис молчал. Он присел бочком на подоконник, свесив одну ногу и болтая другой, и поглядывал то в окно, то в комнату. Солнечные лучи уже больше не проникали в спальню, но их блики, отраженные узкой цинковой крышей, слабо светились на потолке. Было жарко, снизу — из цеха — просачивались запахи.
— Я тебе оставлю своих красоток, — сказал Дени, показывая Жюльену фотографии, приклеенные на внутренней стороне его шкафа.
Жюльен подошел ближе. Там был портрет Вивиан Романс и еще три фотографии актрис в купальных костюмах. Дени снял портрет Джо Луиса, который был прикреплен лишь кнопками.
— Этого, — сказал он, — я тебе не оставлю.
Он аккуратно сложил фотографию и сунул ее в чемодан.
— Зря ты пихаешь белье как попало, — заметил Морис. — Суешь в одну кучу и чистое, и грязное. Так все запачкается и изомнется.
Дени выпустил струю дыма через нос, потом через рот, бросил окурок на крышу и сказал:
— Мне на это плевать. Я поступлю на новое место не раньше чем через месяц. Моей старухе хватит времени разобраться в этом барахле. Она все выстирает, я ее знаю. Впрочем, она права. Мы, конечно, в золоте не купаемся, но насекомых не терпим.
— Это уж ты загнул, — сказал Морис.
— Уверяю тебя, что мать не позволит мне даже в дом войти с этим чемоданом. Когда я приезжаю, она берет мое белье и стирает его во дворе. По крайней мере тогда она знает, что мы не занесем в дом эту нечисть. Ты смеешься, но стоит завестись одному, как их будет полон дом. С ними потом годами не справишься.
— Что за насекомые? — спросил Жюльен.