Вспоминая о трагической участи американских моряков, мы шли по широкой улице поселка Тикси. Из детского сада выбежала ватага ребятишек и с веселым гомоном бросилась врассыпную.
Грузчик с геркулесовским телосложением перехватил на бегу девчурку лет пяти и усадил себе на плечо. Обхватив голову великана в красной чалме, малютка встряхивала смешными косичками: «Ой, дядя Васильич! Ой, боюсь!» Вокруг воробушками прыгали и щебетали ее подружки. Одна, осмелев, ухватилась за рукав дяди Васильича: «И меня, и меня!» В недавней пустыне подрастало новое поколение. Сотни тиксинских детишек родились в этом полярном поселке; они еще не видели железной дороги, но отлично знали корабли, самолеты, вездеходы.
Гостей пригласили в клуб. Выступали тиксинские певцы, музыканты, танцоры…
В полночь протяжные гудки внезапно вызвали нас на берег. Там ожидал катер с ледокола. Второй штурман торопил:
— Не мешкайте, садитесь!
— Почему такая спешка?
— Идем к Тихому океану, в бухту Провидения.
Сквозное плавание через весь Северный морской путь! Мы повторим рейсы «Сибирякова» и «Челюскина», пройдем между Чукоткой и Аляской; снова я побываю в бухте Провидения, увижу Берингов пролив…
Спустя полчаса наш ледокол взял курс к проливу Санникова, к Восточно-Сибирскому морю.
ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ МИЛЬ В СКВОЗНЫХ ПОХОДАХ
Три моря Советской Арктики остались позади: Баренцево, Карское и Лаптевых. На пути к Тихому океану оставалось пересечь еще два: Восточно-Сибирское и Чукотское. Флагманский корабль форсировал льды пролива Санникова.
— До чистой воды не более трех миль, но достанутся они нам нелегко, — сказал Белоусов.
Ледокол с полного хода взбирался на мощное поле, подминал и давил его, но через минуту-две застревал в густом месиве обломков. Снова стучала ручка машинного телеграфа: «Задний ход». Немного отступив, ледокол на полной скорости устремлялся вперед и рушил очередную преграду… Три мили потребовали двенадцати часов напряженного труда вахтенных. На палубу взбегали потные, покрытые угольной пылью кочегары, широко раскрыв рот, жадно вдыхали свежий воздух и слегка ошалелыми глазами мерили{1} расстояние, оставшееся до разводья.
Капитан спустился в кают-компанию бледный и осунувшийся, но, как всегда, подтянутый, чисто выбритый.
— Вошли в Восточно-Сибирское море.
Месяц миновал, как мы оставили Кольский полуостров. Многие суда уже возвращались в Архангельск и Мурманск, забирая по пути арктические грузы. На востоке разгружались караваны из Баренцева и Белого морей. Яна, Индигирка, Колыма становились, как и Лена, оживленными транспортными артериями.
И вот — Чукотское море, последний этап Северного морского пути. Над побережьем сгустился туман, серая мгла скрыла мыс Шмидта, Ванкарем, Колючинскую губу — зловещую ловушку самолетов и кораблей.
К далекой этой окраине не так давно было приковано внимание миллионов людей. В нескольких десятках миль севернее нашего курса покоится на дне Чукотского моря раздавленный льдами «Челюскин». Сюда слетались посланные родиной героические пилоты. Они опускались в ледовом лагере и вывозили на берег людей. Лишь пять лет прошло с того времени. В морях, где с величайшей осторожностью пробивался сквозь льды одинокий «Челюскин», теперь уверенно идут десятки советских судов.
Под утро ледокол вступил в Берингов пролив. Я стоял на носовой палубе, всматриваясь в горизонт. Было пасмурно. Третий раз журналистская жизнь привела меня к морской границе Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, третий раз за пять лет. Первое путешествие из Москвы к Берингову проливу проходило по восточному маршруту — через Владивосток и Камчатку. Во втором путешествии к рубежу Азиатского и Американского материков я двигался на запад: Москва — Париж — Гавр — Нью-Йорк — Сиэтл — Фэрбенкс — северо-западное побережье Аляски. Так замкнулась «кругосветка» протяжением почти тридцать тысяч километров. Теперь я снова видел темно-свинцовые воды Берингова пролива, достигнув его с севера — по великой водной магистрали Арктики. Четвертого пути сюда нет; Северо-западный проход, вдоль побережья Аляски и Канады, не используется для транспортного мореплавания. Мне посчастливилось изведать все три возможных маршрута.
Впереди возникли зыбкие контуры земли. Она казалась расплывчатым облаком, спустившимся к самому морю. Белоусов, высунувшись из рубки, нащупывал биноклем горизонт.