А мимо Тарышты, сверкая толстыми стеклами и оставляя пыльный хвост, с грохотом мчались дальние пассажирские поезда: на восток — к Тихому океану, на запад — к Москве. Однажды любопытный Егорушка не задумываясь вскочил на подножку платформы и уехал в ближайший город. Два года прожил он в детском интернате, потом стал подручным кровельщика в паровозном депо. Жизнь привела его в будничный мир, окружающее ничем не напоминало детских мечтаний.
Восемнадцати лет Байдуков изведал радость первых самостоятельных полетов. Способному молодому летчику доверили ответственную и опасную испытательскую работу. Он безукоризненно пилотировал в тумане, ночью, в сложнейших условиях.
Какой кудесник взялся бы предсказать ему славное будущее — испытателя тяжелых самолетов, участника дальних воздушных рейсов, гвардии генерал-лейтенанта, командующего авиационным соединением в Великой Отечественной войне; потом — генерал-полковника…
Вот и Тарышта осталась позади. Скоро Омск, и снова тысячные толпы встретят летчиков. Байдукова ожидает свидание с близкими.
Чкалов дремлет в глубине кабины. Усевшись позади Байдукова на масляном баке, вижу, как со степного озерка взлетают стайки уток. Самолет настигает их, мелькают серые комочки… Удар! Машина вздрогнула, Чкалов очнулся:
— Что это?
— Пустяки. Вероятно, крылом задели птицу.
— Выше, выше!
Впереди показалась ленточка Иртыша. Омск! Машину снаряжают к последнему этапу перелета.
Большой день! Экипаж возвращается в столицу. В кабине нас уже пятеро. Чкалов захватил из Омска авиационного инженера Евгения Карловича Стомана, который готовил «АНТ-25» к беспосадочному рейсу. Самолет идет в сотне метров от земли. Где-то горят леса, в кабину пробивается едкий запах. Сквозь мглу в зените сизо-пепельного неба проглядывает оранжевый шар. Стенки кабины накалились. Чкалов скинул кожанку, за ней и свитер. Выпитая залпом бутылка нарзана и роскошные вишни омских мичуринцев не утоляют его жажды.
Степи сменились лесистыми предгорьями Уральского хребта. В долинах и на склонах лепятся поселки, пасутся стада, дымят заводские трубы. Какие богатства извлекают советские люди из этих гор! Не зря говорят, что в недрах Урала упрятана вся таблица Менделеева.
Поднялись на полторы тысячи метров. Ветер изменился, скорость возросла.
— Волга! — замахал рукой Чкалов. — Волга!..
Как дорога широкая и привольная река, воспетая русским народом, сердцу Чкалова! У берегов Волги он рос, на Волге рождались его крылатые мечты.
Москва близко. Валерий Павлович снова берется за штурвал. Он взлетел со Щелковского аэродрома, он и посадит там «АНТ-25». Беляков принял московскую радиограмму: «В 17.00 быть в Щелкове». Набегают подмосковные города, поселки. Вот и Ногинск — родина Белякова. Второй пилот и штурман переоделись в белые русские рубашки, только Чкалов не сменяет обмундирования, в котором проделал весь путь.
«АНТ-25» над Москвой. Провожаемый с земли тысячами взоров, самолет идет вдоль Ленинградского шоссе и улицы Горького к Кремлю, разворачивается, и вот уже показалось Щелковское шоссе. Длинная цепочка автомобилей движется к аэродрому. На краю летного поля — трибуны, густые толпы, знамена, оркестры.
Крутой вираж. Момент приземления почти неуловим. Самолет останавливается в центре поля, далеко от трибун.
— Вылезайте все, буду подруливать, — торопит Чкалов.
Не дожидаясь, пока принесут стремянку, прыгаем с плоскости.
— Сколько летели, Саша? — спрашивает Байдуков.
— Четырнадцать часов двадцать минут… Гляди, гляди!
По полю мчатся к самолету несколько автомобилей. Завидев их, Чкалов глушит мотор и тоже соскальзывает с крыла.
Из автомобилей выходят руководители партии и правительства, обнимают летчиков, поздравляют с победой.
Орджоникидзе вопросительно смотрит на пассажиров «АНТ-25».
— Откуда еще двое?
— Ведущий инженер самолета и корреспондент «Правды», — представляет Беляков.