— «Русские летчики опустились на поле в трех милях от селения Сан-Джасинто, за пятнадцать миль от военного аэродрома Марчфилд», — прочел консул по ленте.
Я потащил телеграфиста в аппаратную. Короткая «молния» понеслась по проводам и подводному кабелю через Атлантику в Европу, в Москву, и спустя несколько минут в редакции узнали: «РД» пролетел около десяти тысяч трехсот километров — мировой рекорд дальности завоеван советской авиацией!
Нас не нужно было торопить: через полчаса «Боинг» описывал круги над краснокрылой машиной; она стояла в центре четырехугольника, образованного подоспевшими автомобилями.
Мы приземлились на Марчфилдском военном аэродроме.
— Советские пилоты прибыли в гарнизонный клуб, у самолета поставлена охрана, — доложил дежурный офицер консулу Советского Союза.
Над аэродромом прогремел салют в честь страны, приславшей своих летчиков в Соединенные Штаты Америки.
Спустя несколько минут мы обнимали и поздравляли героев. Обычно сдержанный и невозмутимый, Громов был возбужден, глаза его покраснели и припухли.
— После Чкалова, повторяя его маршрут, нам только одно и оставалось: прибыть в Америку с мировым рекордом, — сказал Михаил Михайлович.
Рекорд Кодоса и Росси был побит еще в трехстах километрах севернее Сан-Франциско, но экипаж до рассвета продолжал лететь на юг. Туман закрыл все побережье, а за хребтом Сьерра-Невада сияло голубое небо. «РД» кружил в зоне Сан-Диего, утопавшего в облаках. Громов ушел от тумана, отыскал подходящую площадку и, как всегда, мастерски посадил машину.
Можно бы лететь еще несколько часов — над Мексикой, но посадка была назначена в США.
Больше двух с половиной суток длился рекордный рейс, но для отдыха физически сильным, тренированным пилотам оказалось достаточно четырех часов. Громову подали правительственную телеграмму:
«Поздравляем с блестящим завершением перелета Москва — Северный полюс — Соединенные Штаты Америки и установлением мирового рекорда дальности полета по прямой. Восхищены вашим героизмом и искусством, проявленными при достижении новой победы советской авиации. Трудящиеся Советского Союза гордятся вашим успехом».
Михаил Михайлович еще раз перечитал телеграмму.
— У меня просто слов не хватает, чтобы выразить благодарность партии и правительству, — сказал он. — Ответим, что будем счастливы выполнять и в дальнейшем любые задания родины.
Пока Сергей Алексеевич Данилин под диктовку товарищей писал ответ в Кремль, марчфилдский телеграф, работая с небывалой нагрузкой, принимал бесчисленные приветствия…
К концу завтрака Андрей Борисович Юмашев извлек из кармана изрядно помятый конверт и вручил мне:
— Получайте письмо из редакции.
Лазарь Константинович Бронтман, мой друг-журналист, участник знаменитой воздушной экспедиции в центр Арктики снабдил конверт шутливой надписью: «Москва — Северный полюс (моя льдина) — Соединенные Штаты Америки. Воздушной трансполярной почтой. Рейсом № 2». Журналисты с увлечением разглядывали редкостное послание. Наутро в газетах появился снимок конверта с пояснительным текстом: «Первое письмо, прибывшее в США через Северный полюс».
Окруженный десятками корреспондентов, Громов рассказывал:
— Задолго до перелета начали мы внимательно изучать особенности своей машины. Нам нужно было точно знать, какую высоту и скорость надо выдерживать с изменением полетного веса по мере расхода горючего; требовалось определить, как следует лететь, чтобы увеличить дальность. Исследования эти экипаж проводил в содружестве с коллективом ученых, творцов нашей машины. Так появились графики — они показывали, на какой высоте и с какой скоростью надо лететь в различных условиях. Другой серьезной проблемой была, как вы, вероятно, догадываетесь, погода. Не приходилось, конечно, рассчитывать, что на протяжении десяти тысяч километров она неизменно будет благоприятной, беспокоила возможность обледенения. Вот почему мы в течение двух лет детально исследовали это опасное явление.
Журналисты старательно записывали. Неумолчно жужжали киносъемочные камеры, пощелкивали фотоаппараты.