— А сувениров вы не везете?
— Нет, сэр, нет!
Изогнутая вдоль залива улица была пустынна. Лишь у высоких, пестро раскрашенных деревянных столбов возились полуголые индейские ребятишки. Столбы эти с резными изображениями чудовищных птичьих голов — тотемы — служат гербом рода; по древним верованиям индейцев, они охраняют от злых духов и иных напастей.
«Кертис» полетел дальше на север. Раскрывались изумительной красоты пейзажи, напоминавшие берега Амура, Волги, Камы. Морские суда и челноки сновали в проливах. Слева пенными горбами вздымался Великий океан, справа белели горные цепи, леса тянулись к сверкающим вершинам. В тихом заливе торчали мачты потонувшего судна, и так прозрачны были воды, что в глубине различался полуразвалившийся остов…
Живописный пейзаж сменили мрачные и необжитые, сплошь лесистые пространства. Гидроплан шел над верхушками вековых сосен. Вдруг открылись просторная бухта, похожая на горное озеро, и прибрежный поселок совершенно сказочного вида. Механик ткнул пальцем в карту: «Бьютедал!» У обрывистого берега лепились «избушки на курьих ножках», окруженные зеленым амфитеатром. Меж великанских деревьев, пенясь и шумя, стремительно низвергались водопады.
Возле сарая с вывеской «Канадская рыболовная компания» на длинной деревянной изгороди сушились сети. У берега толпились рослые светловолосые парни с дымящимися трубочками во рту.
— Как вы очутились в наших краях? Далеко ли летите?
То были норвежцы-рыбаки, переселившиеся на сезон лова из канадского Ванкувера.
— Переночуйте у нас, погостите, — приглашали они. — Ведь Россия — соседка нашей маленькой Норвегии…
На катерах, пробирающихся в лабиринте островков, три раза в месяц сюда доставляли почту. Из газет рыбаки знали о советских трансполярных перелетах.
Я опустил в почтовый ящик открытку с видом Бьютедала; она путешествовала до Москвы тридцать два дня.
Полет продолжался. Солнце скрывалось за лесными чащами. Пилот все мрачнее поглядывал на часы.
— Что слышно насчет Джуно, мистер Кюртцер?
— Я гарантировал, что вы попадете на рейсовый самолет. Так и будет, хотя… ночевать нам придется в Кетчикене.
Сгущались сумерки, когда «кертис» опустился в этом аляскинском городке. Мы пролетели девятьсот километров — почти три четверти пути между Сиэтлом и Джуно. Гидроплан прибыл из-за границы, с канадской территории, и таможенный чиновник, на этот раз американский, также не глядя подписал кюртцерскую ведомость.
На палубе парохода, стоявшего у причала, распевали туристы, возвращавшиеся в Штаты. Другие пассажиры рыскали по местному Бродвею, где зажглись цветистые огни реклам, — Кетчикен подражал «большим».
Второй по численности населения город Аляски, насчитывающий до четырех тысяч жителей, Кетчикен производил впечатление ярмарки. Торговали на тротуарах, из окон домов, в воротах; для приманки туристов лавочники выставили все наличные соблазны. Перед магазинами торчали долговязые тотемы; казалось, эти нагромождения орлиных и вороновых голов сейчас сорвутся с места и закаркают: «Покупайте товары в Кетчикене — городе волшебных сувениров! Покупайте только у нас!»
Вот провинциальный клерк из Алабамы, впервые узревший «страну чудес», в упоении закупает сувениры для дядей и теток, братцев и сестриц. Уж он-то их удивит, он-то им порасскажет!..
— Я вижу в вас знатока, сэр, — змеем-искусителем извивается перед ним торговец. — У меня, сэр, случайно сохранился редчайший уникум, шедевр древнейшего индейского искусства — миниатюрный тотем из бивня мамонта!
С видом заговорщика он сует наивному клерку костяную безделушку, на тыльной стороне которой старательно соскоблен штамп — «Сделано в Японии»…
— Платите четыре девяносто пять. Кому еще, джентльмены?..
Ближе к берегу воздух был насыщен запахом рыбы. На деревянных причалах поблескивали серебристые чешуйки. Кетчи-кенский район ежегодно производил до миллиона ящиков консервов из лососевых пород.
Кюртцер повстречал приятеля, обосновался с ним в баре и не спешил возвращаться в гостиницу. Утром мне с Верноном и механиком пришлось долго его поднимать. Он сердито отмахивался, лягался, жалобно мычал и чертыхался. Преодолев робость, Вернон склонился над головой пилота и паточным голосом затянул:
— Дорогой мистер Кюртцер, мы рискуем опоздать в Джуно… Вы рискуете, дорогой мистер Кюртцер, потерять деньги…
Сладкопевцу продолжать не пришлось. Мопеу! Деньги!.. Кажется, если бы Кюртцер лежал бездыханным, одно это магическое слово оживило бы его… Летчик вскочил, будто пронзенный током, и в ужасе глянул на часы. Было семь утра, а рейсовый самолет на Фэрбенкс уходил в полдень. Кюртцер и механик в спринтерском темпе понеслись к причалу.