Борген. А возможно, он остался жив, и это во благо.
Миккель. Вот свидетельства, господин пастор.
Пастор. Спасибо! Спасибо, что вспомнили. Сам я легко мог забыть об этом. От суда по делам наследства. Спасибо! И от «смотрителей покойных». Спасибо. Да, все в порядке. Споем теперь псалом?
Миккель. Надо сперва впустить людей.
Пастор. Тогда позвольте я… перед этим… Павел возгласил однажды: «Смерть, где твое жало, ад, где твоя победа?» Все мы, кого Христос привел к вере в бессмертие души, убеждены в этом вместе с апостолом. И так же верно, как то, что жизнь исполнена смысла, верно и то, что смерть — лишь переход, врата, тоннель, ведущий от бренности к вечности, от преддверья жизни — к самой жизни. Эта добрая женщина лишь опередила своих близких на пути туда, где обитает непреходящее. Наша скорбь эгоистична, мы думаем о самих себе и о нашей утрате; ибо покойница пребывает в царстве света, она живет в стране светлой Божией любви. Так будем же стремиться в Царство небесное, чтобы соединиться с дорогими нам. И да напомним друг другу, что скорбь умудряет нас, облагораживает, что свет не может существовать без тени, что то, что кажется не познавшим Бога бессмысленным, имеет глубочайший смысл для нас. Ибо кого любит Господь, того наказывает, и наши тяжкие страдания, наши горькие утраты — это лишь доказательства Божией любви. Я буду молиться, чтобы эта любовь помогла вам все пережить и научила бы вас быть благодарными за память и надежду, за светлую прекрасную память, что она оставила вам, и за светлую прекрасную надежду на встречу с ней в той жизни, что наступит, в стране, где никогда души, скорбя, не расстаются с другими душами. Давайте же тихо прочтем «Отче наш».
Миккель. Спасибо, господин пастор, за теплые прочувствованные слова.
Пастор. О, вы не должны благодарить.
Петер-Портной(входит). Простите, что я вторгаюсь.
Борген. Петер! Ты пришел сюда?
Петер. Простите, что я вторгаюсь. Но я хотел бы сказать…
Миккель. Я знаю, что у тебя добрые намерения, Петер. Но здесь уже достаточно сказано.
Петер. Миккель, Миккель! Господь трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит. Но ты, старый Миккель Борген! Ты подашь мне руку? Ты простишь меня?
Борген. Ведь это я тебя ударил.
Петер. Да, но это я забыл слова Спасителя и забыл подставить и другую щеку. Теперь я с сердечной искренностью молю Господа простить меня, ради крови Его сына. Ты тоже должен простить, Миккель. Или ты выгонишь меня из твоего дома? Ты в своем праве.
Борген. Все это теперь не имеет значения.
Петер. Нет, имеет, потому что я хочу что-то сказать тебе у этого гроба, что-то, что вы все здесь должны узнать, прежде чем Ингер отсюда унесут. Смотрите, вот она лежит, такая прекрасная и невинная; она была хорошей женщиной, я думаю, она была верующей. Мне кажется, она лежит здесь как жертва за твои грехи, Миккель. Но ты и я — мы равно грешны перед Богом. Поэтому я тоже должен принести жертву.
Миккель. Петер, сейчас…
Петер. Да, да, и я пришел сказать, что место не должно остаться пустым. Господь берет, и Господь дает. Анне, иди-ка сюда.
Борген. Ах, Петер, это так хорошо.
Андерс. Ты привел Анне, Петер? Только Господь сможет вознаградить тебя за это.
Петер. Да, вот она. Господь возложил на меня эту искупительную жертву. Теперь она ваша. У меня остался только мой Спаситель. Его я никогда не отдам.
Андерс. Анне!
Петер. Берегите ее, слышите? Потому что после Него она — самое дорогое для меня, единственное мое земное богатство.
Андерс. Добро пожаловать в Боргенсгор, Анне. Теперь ты станешь нашим общим солнышком, милая Анне.
Анне. Спасибо, Андерс.
Миккель (у гроба). О-о-о!
Борген. Слава Богу, он плачет. Девочки! Позовите их, позовите их! Потому что… пора кончать. Прощай, невестка! Спасибо за все хорошее! Спасибо за все, Ингер, потому что хорошим было все… И — до свидания — в скором времени! Да, Миккель, свидание будет, что бы ты ни говорил, свидание будет, иначе все было бы просто ужасно. Прощай пока, Ингер. Господь да порадует твою душу в Царствии небесном. Малышка Ингер, положи свою руку на мамину. И ты, Марен, тоже! Прощай, мать. О Господи, они ничего не понимают, они слишком маленькие. А мы, остальные, — мы тоже ничего не понимаем, господин пастор! Потому что мы тоже слишком малы.
Андерс. Прощай, Ингер, и спасибо.
Борген. Бери крышку, Андерс.
Миккель. Нет, вы не должны. Не отнимайте ее у меня, вы не можете забрать ее, разлучить нас. О-о-о! Нет, нет!
Андерс. Отец!
Доктор. Борген, пощадите себя! Давайте выйдем отсюда.
Борген. Поддержите меня немного. Вот так! Сейчас это пройдет. Только на мгновение ноги словно бы… Миккель, послушай, Миккель, ее душа — в царстве жизни и света, веришь ты в это или нет. Пусть это утешит тебя, здесь ее нет, ты и сам видишь.
Миккель. Но ее тело, ее тело, я ведь и тело ее любил!
Борген. Твой крестильный завет, Миккель! Наш крестильный завет, слова из уст самого Господа: воскрешение во плоти, слышишь? Соберись с силами, ты же сын Боргенсгора, соберись с силами и попрощайся.
Миккель. Прощай, любимая, прощай, моя любимая, прощай!
Борген. Крышку!
Йоханнес (стоит в дверях). О нет! Не надо крышку!
Борген. Йоханнес! Ты! Ты пришел?
Йоханнес. Да, отец, я пришел.
Борген. Ты сказал «отец»? Йоханнес! Твои глаза! Рассудок вернулся к тебе?
Йоханнес. Рассудок, как вы это называете, вернулся.
Доктор. Вам показалось, что вы видите тело своей невесты, и все погрузилось во мрак. Когда вы очнулись от обморока, разум вернулся. А ваша память тоже вернулась?
Йоханнес. Мало-помалу я все вспомнил.
Доктор. Вот видите, Борген. Что я говорил? Мои методы лечения…
Борген. Нет, доктор, помолчите. Я буду восхвалять только моего Бога, Ему одному честь.
Доктор. Так, значит?
Борген. Да, доктор, да. Ваши методы — они тут, перед нами.
Доктор. Благодарю вас, Миккель Борген. Если все кончается плохо, это я виноват, если хорошо, это заслуга вашего Бога.
Пастор. Тише, дорогие друзья, тише, тише! Что бы ни случилось, не забывайте, что мы стоим у гроба.
Борген. Но Йоханнес, почему ты сбежал? И где ты пропадал? Что с тобой было? Почему ты ничего не сказал?
Йоханнес. Я не мог. Мне был нужен покой, одиночество, природа… собрать тысячи мыслей…
Борген. Мальчик мой, мальчик мой! Рассудок вернулся к тебе. Теперь ты в своем уме.
Йоханнес. Нет, не в своем, а в вашем. Я вернулся к тому, что меня ужасало — стал разумным среди разумных. И мне остается одно: молить Бога вновь лишить меня рассудка.
Борген. Йоханнес, не кощунствуй.
Йоханнес. Нет, это вы кощунствуете. Разве это христианское погребение? Где победная убежденность веры в воскрешение?
Борген. Йоханнес, Йоханнес, мы — маленькие и жалкие люди.
Йоханнес. Это поношение Бога — быть маленькими и жалкими, когда у вас есть такой великий и могущественный Бог. Вот вы стоите, беззащитные перед смертью, подобно нагим птенцам в кошачьих когтях судьбы! Вы цепляетесь за языческие рассуждения и никчемные человеческие утешения. А ведь это ради вас Христос жил, умер и воскрес, для вас он добыл Слово, как когда-то Прометей добыл огонь.
Борген. Все это правда, но это все так трудно.
Йоханнес. Да, трудно. Но даже если в крови вашей не достает христианства, чтобы предвкушать Пасхальное торжество Воскрешения, вы могли бы набраться мужества для молитвы и спросить, нельзя ли, чтобы Он вернул ее вам. Это не пришло в голову ни единому среди вас.