2
Материалы расследования, завершенного к лету 1993-го, давным-давно изданы. Впервые — в сокращенном варианте — в 1995-м. Выводы ученых стараниями прессы были доведены до сведения прогрессивной общественности намного раньше. Вл. Радзишевский, обозреватель «Литературной газеты», успокоил подписчиков, сообщив, что эксперты наконец-то поставили точку: не убийство, а самоубийство. Следовательно, «шквал» леденящих душу открытий — Горького отравили, Маяковского застрелили, Есенина повесили — обещает передышку: «С Есениным, кажется, разобрались. Кто следующий?» («Литературная газета», 7 июля 1993 года).
Следующим, увы, оказался Есенин. Не решившись в открытую не согласиться с поставившими точку экспертами, активисты Писательского Всероссийского Комитета стали потихоньку-полегоньку дискредитировать сделанное ими заключение. В последнем томе вышедшего к столетнему юбилею четырехтомника, откомментированного членами возглавляемой Прокушевым есенинской группы Института мировой литературы, в разделе «Краткая хроника жизни и творчества» читаем:
«1925. 28 декабря. Утром был найден повешенным в номере гостиницы. Большинство современников не сомневались в самоубийстве Есенина. Эта версия была подвергнута сомнению уже в наши дни»[16].
Словом, биографическое сочинение Станислава и Сергея Куняевых, подоспевшее к юбилею Есенина, было негласно узаконено литературным сообществом, а куняевский способ борьбы с оппонентами принят на вооружение. Не полемизировать с профессиональными криминалистами. Не опровергать сделанные ими выводы. Не было самоубийства, было убийство. Для Куняевых (и отца, и сына), как и для прочих носителей русского духа, это аксиома, не требующая доказательств.
Спросите: а как же читатели? А читателей, тем паче неискушенных, можно понять. Навыка пристального чтения трудных текстов у них нет, а вера в доходчивое печатное слово имеется. Не утрачено и доверие к «общему мнению», а оно, как известно, и создается, и внушается агрессией многократного повтора. Уже первый выпуск куняевской биографии издан тиражом в 10 тысяч экземпляров, а сколько раз она переиздавалась за последующие пятнадцать лет, не известно, подозреваю, даже библиографам Книжной палаты.
К тому же судмедэксперты высшей категории были до предела корректны и за пределы своей компетенции в период расследования (1991–1993) не выходили. Четко ответили на заданный руководством Института мировой литературы вопрос: данных, свидетельствующих, что Есенин был убит, не обнаружено. Даже высказав предположение, что, судя по почерку, в момент написания предсмертного стихотворения поэт находился в состоянии сильного волнения, никаких соображений насчет предполагаемых причин необычного состояния себе не позволили.
Не думаю, чтобы судмедэкспертам так уж приятно было узнать, что их многолетний бескорыстный труд литературная общественность фактически проигнорировала. Однако ни протестовать, ни выяснять отношения с руководством ИМЛИ не стали. И все-таки нет правила без исключения. Один из членов экспертной группы, профессор, преподаватель Медицинской Академии Александр Васильевич Маслов, в течение многих лет собиравший материалы для серии очерков, посвященных выяснению обстоятельств смерти замечательных людей, продолжил расследование. Результаты его работы опубликованы в книге «Загадочная петля»[17], вышедшей, к сожалению, уже после, смерти автора.
Чем же примечательна эта книга? Прежде всего тем, что Маслов, учтя своеобразие «массовой» аудитории, переложил со специального на общедоступный язык материалы проведенной и им самим, и его коллегами экспертизы. И сделал это так толково и внятно, с учетом не проясненных в 1993 году подробностей, что думающий читатель не может не согласиться с выводом, к которому подводит автор «Загадочной петли»: «Самоубийство Есенина — результат стечения очень многих обстоятельств, разбираться в которых еще предстоит историкам и литературоведам. Но с судебно-медицинской точки зрения расследование можно считать законченным: Сергей Александрович Есенин покончил с собой. Больше не стоит измываться над правдой в поисках неких тайных убийц»[18].