А теперь вернемся к Лисьему острову. Погода стоит серая и унылая, лишь вчера под вечер, за час до заката, тучи внезапно рассеялись и солнце светило и грело, как в самый пригожий летний день. Я, конечно, устроился на свежем воздухе и писал картину под звон капели таявшего вокруг льда и снега. По утрам холодно, и кажется, еще вдвое холоднее, когда в рассветной полутьме, а порой в метель, мы голышом сбегаем вниз по длинной полосе пляжа и кидаемся в воды залива.
Я работаю без передышки. Время мчится с бешеной скоростью, и день отъезда уже близок.
Четвертое марта, вторник
Этот дождливый и снежный день мы провели в доме. Рокуэлл изо всех сил трудился над картой своего "Какбудтошного острова" - прекрасной фантастической страны, где обитают выдуманные им удивительные звери, а я занимался стиркой и починкой. Мой матросский мешок, пострадавший в пути на Аляску в пароходном трюме, теперь приведен в порядок, а на колене моего синего комбинезона красуется белая холщовая заплата.
Олсон провел у нас почти весь день. Он перечитал письмо, полученное от Кэтлин, и в восхищении от него. Теперь он чувствует себя уполномоченным задержать меня здесь подольше и не жалеет трудов, чтобы убедить меня в этом. Он очень ценит картинку, которую ему прислала маленькая Кэтлин. Подобные вещицы, письма и всякие мелочи, которые мы ему дарили, будут храниться в не слишком наполненной коробке с его сокровищами среди нескольких старых писем и фотографий леди и джентльменов из числа старожилов в парадных костюмах, какие носили тридцать лет тому назад. Эти скудные богатства - воспоминание о такой одинокой жизни! Он показал мне сегодня фотографию Тома Крэйна, старого своего товарища из Айдахо, и двух крупных, пышущих здоровьем женщин - жены Крэйна и ее сестры. Во время их короткого путешествия жена замерзла насмерть, а Крэйн потерял обе ступни. Олсон руководил спасательной экспедицией, которая с большим трудом доставила уже погибшую женщину, а потом выхаживал товарища в течение долгой мучительной болезни, пока тот не встал на ноги, хотя и калекой.
Шестое марта, четверг
Ох и трудно же это - писать картины под нажимом. Устал так, что не способен дать на этой страничке больше, чем самый краткий отчет о наших занятиях за последние два дня.
ВИДЕНИЕ
Вчера было пасмурно. К вечеру тучи рассеялись, представив нашим взорам зрелище самого красивого в мире заката. Солнце опускалось за пурпуровые снежные горы, направив лучи вверх, в кипящую массу раскаленных докрасна облаков. Почти всю вторую половину дня я провел за мольбертом на открытом воздухе.
Сегодня мы купались на рассвете. Было свежо, морозно и ясно. Море отхлынуло так далеко, что я, не замочив ног, пробежал обутый вдоль северного края бухты до места, откуда видна вся внешняя часть залива. Олсон не знал, что это возможно. Вернувшись, мы с Рокуэллом спустили на воду лодку Олсона и погрузились в нее с моим художническим оборудованием. Причалили к месту, куда я только что ходил пешком. Рокуэлл прыгнул на берег, держа в руках конец, но не рассчитал расстояние, поскользнулся и во весь рост свалился в пену набежавшей волны, чуть было не под самую лодку. Я расхохотался, и это привело его в страшную ярость. Почти два часа он катался один в лодке по бухте, но потом все-таки подъехал, чтобы отвезти меня домой. После обеда мы повторили экскурсию (кроме кувырканья в воду), подплыв на сей раз с южной стороны бухты. Рокуэлл - превосходный гребец, а главное, можно положиться на то, что он все сделает, как ему сказано,- во взрослых это недостаток, в детях - достоинство.
Седьмое марта, пятница
Неважно, что нынешний день начался с туч и снега,- закончился он с блеском. Олсон, Рокуэлл и я всю вторую половину дня до вечера провели далеко в заливе, покачиваясь в лодке на синих летних волнах и нежась в тепле летнего солнца. Посвятили несколько часов обследованию западного берега острова, объезжая беспорядочно разбросанные вокруг рифы, проникая по узким опасным проливам туда, где вода бешено крутилась и бурлила, врываясь в какое-нибудь изрезанное уступами ущелье. Ах это наслаждение риском! Игра с опасностью, когда ты от нее достаточно огражден, но в то же время так близок, вплотную близок к смерти.
НЕПРЕХОДЯЩЕЕ
Мы высадились на берегу Солнечной бухты, нашли в темной чаще гниющие обломки старого лисьего питомника, вокруг которого, наводя ужас, белели кости сожранных трупов. Потом мы двое ринулись вверх по отвесному, покрытому снегом склону восточного хребта, ринулись на всех четырех, зарываясь ногами в снег и цепляясь руками за выступы. Когда мы добрались до вершины, то с высоты двухсот или трехсот футов увидели самые отдаленные горы в заливе Воскресения, дальше остров Бэруэла и океан.
Еще бы раз увидеть этот далекий горизонт, скитаться по всему свету, где хочешь, видеть из каждой долины новые холмы, приглашающие взобраться, с вершины каждой горы - далекие пики, влекущие к себе. Дальние края всегда кажутся самыми чудесными. Ты превращаешься в странника, не ведающего покоя, которому никогда не достичь родного дома, никогда, пока в один прекрасный день он не запнется на последней вершине у края океана Вечности, где кончаются все пути.
Клинообразный утес, на котором мы стояли, круто спускался прямо в зеленые воды океана. У его подножия бешено бурлили волны прибоя, разбиваясь в белую пену и образуя водовороты. На фоне черных туч сверкали белизной горные пики на той стороне залива, и какие пики! Огромные и острые, точно зубы волка Фенриса (Волк Фенрис - мифологическое чудовище из скандинавского эпоса.).
Мы поспешили назад к Олсону, ожидавшему в лодке. Та сторона с бухтой и более привычными горами на западе была наполовину скрыта быстро рассеивающимся туманом. Спуск превратился в настоящую забаву. Мы просто сели на снег и съехали вниз с бешеной скоростью, как на салазках. Бедный Олсон, застыв от ужаса, наблюдал за нами снизу. На берегу я нашел длинную и толстую бамбуковую палку, несомненно, принесенную сюда с востока японским течением. Страшно хотелось отправиться на ту сторону, к Медвежьему леднику, который нам был теперь виден - широкая покатая безукоризненно белая равнина, окруженная крутыми высоченными горами. Но было уже слишком поздно, и мы вернулись домой. Чтобы познакомиться со всеми чудесами этого края, хотя бы одного залива, понадобились бы годы.
Десятое марта, понедельник
Восьмого весь день продолжался сильный снегопад и каждый из нас занимался своим делом в доме. Девятого наступил холодный и ясный рассвет со свежим ветром. Ветер был чересчур силен для намечавшейся нами поездки по заливу, но все же погода не настолько обманывала ожидания, чтобы заставить нас отказаться от экскурсии. Собрав в мешок все необходимое, мы отправились к восточному хребту.
В лесу было чудесно! Свежевыпавший снег еще лежал на сучьях, солнце пока что касалось лишь верхушек деревьев. Временами ветер шевелил стволы и ветви, и тогда получался настоящий снегопад. Выйдя из леса на самой вершине хребта, мы оказались севернее, чем когда-либо, и отсюда нам опять открылся широкий простор океана. Нет ничего прекраснее, чем выбраться из таких вот густых зарослей и внезапно увидеть подобное зрелище! Прямо на вершине мы разложили костер под выгнутыми корнями большого дерева. Я принялся за один из принесенных холстов, а Рокуэлл играл и поддерживал костер.
Хлоп! Банка с бобами, зарытая в золу, подскочила кверху, давая знать, что обед готов. Подсев к костру, мы принялись за вкусные бобы с хлебом и арахисовым маслом и за шоколад, при этом спины наши поджаривались, а животы леденил ветер. Нам было хорошо, и Рокуэлл предложил провести так дня три-четыре. Затем, поработав еще над картиной и поиграв в снегу, мы вернулись домой.