Сэнди пробрался сквозь это безумие и оказался перед дверью, отмеченной ярко-красной стрелкой.
Когда он вошел, дверь с тяжелым металлическим лязгом захлопнулась у него за спиной.
Музыка смолкла.
Сэнди стоял в залитом флуоресцентным светом зеркальном лабиринте, где собственное отражение смотрело на него десятками разных искажений: удлиненное, утолщенное, суженное… Сдавленное, как какой-нибудь фрукт под ботинком. Он медленно шагал по этой комнате, осознавая, что бродит по лабиринту вроде того, из греческого мифа, который он читал в школе. Там еще, в самом его центре, обитало чудовище.
Осторожно ступая, он свернул за угол.
Там он нашел развилку: один путь вел налево, второй – направо, а между ними – стеклянная стена, в которой мальчик увидел себя не искаженным, но помноженным на бесконечность, на сотни, тысячи, миллионы Сэнди Гаскинов. Нескончаемая череда.
– Сэнди.
Он резко обернулся.
Голос – ее голос – исходил откуда-то сзади.
«Нет, только не она, нет, этого не может быть, он ведь ее увез…»
В коридоре никого не было – только его отражения в зеркалах.
– Билли? – позвал он.
Но не услышал ответа, кроме приглушенной музыки за дверью и шума ярмарочной толпы. Он повернулся к выходу из лабиринта.
Ему на плечо упала рука – маленькая, твердая и неприятная.
Он закричал и обернулся, чтобы увидеть бледное лицо миловидной женщины, пристально глядящей на него. Она была в белом платье, волосы висели багряными локонами, и взгляд – безумных зеленых глаз – встретился с его, и хотя она улыбалась, за ее улыбкой таилось что-то ужасное, чудовищное.
«Нет, нет, вы не можете быть здесь, вы же уехали с Тревисом в его машине, он так сказал…»
Ее рука скользнула с его плеча к горлу, и улыбка на ее лице превратилась в ровную жесткую линию.
– Милый Сэнди, – сказала она и принялась сжимать пальцы.
Сэнди выдохнул, воздух вырвался из его горла.
– Тс-с, – проговорила она, продолжая давить.
Цвета, контуры и формы, присутствовавшие в комнате, а с ними и лицо женщины и ее многочисленных отражений, стали вытягиваться, изгибаться и складываться. У Сэнди перед глазами встали ярко-фиолетовые пятна, застлав взор, и он зажмурился, чтобы не видеть твари, которая отражалась в зеркалах, это чудовищное женоподобное существо, которое он прежде видел в кемпере и которое теперь улыбалось ему в зеркалах.
«Мама, мамочка…»
Женщина отпустила его горло, так же внезапно, как и схватила.
Она упала на колени и взяла его руки в свои. Он при этом стоял и кашлял, с хрипами втягивая воздух.
Она провела пальцем по его горлу. Нашла его пульс и остановилась там, прижав артерию, вдавив в кожу острый ноготь. Второй рукой она повела от его предплечья и достигла груди мальчика, где колотилось его сердце. Так они и замерли – женоподобное чудище и мальчик.
– А теперь не шевелись, – прошептала она полными розовыми губами. – Тс-с, не шевелись.
Он не шевелился, хотя разум его лихорадочно соображал.
чего вы хотите чего вы хотите оставьте меня оставьте меня…
Она выпростала левую руку и ударила по зеркальной стене. По стеклу протянулись три длинные трещины.
Сэнди хотелось убежать, но он не мог ни пошевелиться, ни собрать волю в кулак. Он чувствовал себя так, словно какой-то смертоносный паук сперва укусил его, а теперь медленно заворачивал в свою паутину.
Женоподобная тварь схватила один из упавших на пол длинных осколков зеркала, и Сэнди ощутил, как его кончик прикасается к его горлу, уже красному и опухающему. Он чувствовал, как горячие слезы собираются у него в глазах и стекают по щекам. Ему хотелось умолять, позвать маму или хоть кого-нибудь на помощь, но он не мог выдохнуть. Его грудь так дергалась и вздымалась…
Другая ее рука змеей спустилась по переду рубашки Сэнди, по пуговицам его вельветовых брюк, вокруг бедра, вниз по ноге. Схватила его за штанину и залезла в ковбойский сапог, где нашла рукоятку длинного ножа в кожаных ножнах.
– До чего же непослушный молодой человек, – заметила она, изогнув губы в голодной, нетерпеливой ухмылке. – Что бы твоя мама сказала, если бы узнала, что ты прячешь это? – Она вытянула ножны из его сапога и шлепнула ими Сэнди в грудь.
Он ухватился за ножны обеими руками, инстинктивно, ухватился так же, как тогда, в ночь, когда Тревис подарил ему на крыльце фермерского дома.