Рози и Пенн приспосабливались медленнее. Говорят, труднее всего жить без того, что, казалось, невозможно потерять. Рози всегда думала, что это высказывание относится к постапокалиптическим сценариям, где то, без чего приходится жить, — электричество, вода или вай-фай, но на самом деле проблема была глубже. Пенну вспоминались малыши-французы, чья семья арендовала дом по соседству в то лето, когда ему было шестнадцать. Его ужасно раздражало, что они говорили по-французски не в пример лучше, чем он сам. А еще то, что они без малейших усилий вспоминали, какие существительные были мужского рода, а какие женского, в то время как он сам этого не помнил, хоть и потратил тысячу часов на занятия, а они пока не умели даже сами ходить на горшок. Теперь такой стала вся его жизнь. Иногда он называл Поппи «он», а иногда «она». Иногда называл Ру, Бена, Ригеля или Ориона «он», а иногда «она». Иногда называл Ру Беном (путая детей) или Руфусом (путая имена) или гРу-бияном (это было вообще никакое не имя, хотя все чаще соответствовало реальности). Иногда называл Рози «он». Однажды в рассеянности представил ее на вечеринке как своего мужа. Почтальона называл «она». Парня, который чинил тормоза семейной машины, называл «она». Журнал «она», а газету — «он». Кажется, ни Клод, ни Поппи не возражали против того или другого, но Пенну казалось, что из его мозга изъяли нечто важное. Та функция, которую получаешь бесплатно, выбиравшая подходящее местоимение, когда нужно кого-то назвать или позвать, была необратимо отключена, и внезапно родной язык стал казаться иностранным.
На весенние каникулы они все вместе поехали в Финикс. Поппи с бабушкой направились в торговый центр, вместе ели крендели с корицей в фудкорте и бросали монетки в фонтан, загадывая желания. Он пожелал, чтобы все всегда оставалось точно таким, как сейчас, потому что внезапно впервые в жизни — его самого и его семейства — все дети возжелали быть его друзьями. Стеснительный, совершенно одинокий Клод был вытеснен смешливой, общительной Поппи, которая на скопленные карманные деньги купила календарь с феями и записывала в него все предложения «вместе поиграть».
Рози этот календарь ненавидела. Пенн — обожал. Для Пенна он символизировал триумф, трудности, преодоленные и воплощенные. Пусть переход к Поппи от Клода и был трудным и чреватым последствиями, но вот же Поппи — любимый, окруженный друзьями, больше не исчезающий со страницы. Пенн считал этот календарь честно заработанным трофеем. С точки же зрения Рози, он отражал людскую приторность, угодливость, в общем, совершеннейшее дерьмо и клеймо «странного Поппи». Иметь статус, предупреждала она Пенна, — не то же самое, что иметь настоящих друзей. Может, родители просто подбивали детей приглашать Поппи к себе, чтобы был повод посплетничать с друзьями или устроить большое шоу из своего свободомыслия и толерантности. Может, дети хотели играть с Поппи, потому что им было любопытно, а не потому что он им нравился. А что делать с приглашениями на игры с ночевкой? Что они будут делать, когда дети перестанут быть милыми маленькими детсадовцами и начнут превращаться во взвинченных гормонами, зловредных, жестокосердных, нетерпимых, закидывающихся «колесами», размахивающих пистолетами тинейджеров?
— Размахивающих пистолетами? — переспросил Пенн.
— Или еще чем-нибудь, — отмахнулась Рози.
— Думаю, ты преждевременно беспокоишься.
— Если беспокоишься о чем-то до того, как это стало проблемой, — ответила Рози, — это не беспокойство. Это осмотрительность.
У маленьких девочек, которые приглашали к себе Поппи, были розовые комнатки, и розовые конструкторы LEGO, и розовые одеяла поверх розовых простыней на розовых кроватках. У них были сундуки — настоящие! — полные балетных пачек, и туфелек на каблуках, и вечерних нарядов. И мягкие игрушки, которые тоже были разодеты в пачки, туфельки на каблуках и вечерние наряды. И куклы Барби, и одежки для кукол Барби, и украшения, и лак для ногтей, и феечки, и куклы-младенцы. Они любили рисовать и обмениваться наклейками. Им нравилось сажать плюшевых зверюшек в колясочки, поить их из бутылочек и гулять с ними по кварталу. Нравилось устраивать распродажи лимонада. Нравилось гоняться друг за другом по дому, но в пачках и в туфельках, и, под конец поймав друг друга, они только обнимались, и хихикали, и смеялись, вместо того чтобы устраивать разборки насчет того, кто кому проиграл и кто кому должен пукнуть в нос. Поппи просто не представлял, почему все на свете до сих пор не захотели быть девочками.
У Рози начал появляться тот же вопрос. Она привыкла забирать детей из гостей с синяками на локтях и ссадинами на щиколотках, в рваных штанах, с отчетами о разбитых вещах и пограничном поведении. Но не привыкла, что младшенького зовут в гости, не говоря о том, чтобы он возвращался, светясь улыбкой, пропитанной тихой, почти интимной радостью. Другие мамочки прямо-таки расцветали навстречу Рози.