Рози была довольно близко, но Пенн еще ближе, поэтому она позвонила из машины и послала на выручку. Он оставался дома с мальчиками, и, хотя Ру и Бен были достаточно взрослыми в свои двенадцать и тринадцать лет, чтобы присматривать за чужими братьями, присмотр за собственными создавал массу проблем совершенно иного порядка. Пенн загрузил всех отпрысков в машину и остановился у дома Калькутти за считаные секунды до того, как туда же подъехала Рози. Она явно не соблюдала скоростные ограничения. И не останавливалась на светофорах.
Поппи открыл дверь раньше, чем они успели дойти до дома, и побежал, всхлипывая, навстречу. Он исчез в кружке братьев до того, как Ник-старший дошел до входной двери. Он был куда массивнее и крупнее Пенна, и ни о чем Пенн так не жалел, как о невозможности смотреть этому мужчине прямо в глаза, не задирая голову.
— Что здесь, черт возьми, произошло? — спросила Рози, поскольку Никки-младшего не было видно, а толпа ее мальчиков полностью поглотила второго ребенка, который мог ответить на вопрос.
— Ваш сынок — педрила, вот что! — отбрил Ник Калькутти-старший.
Рози развернулась на месте и пошла обратно к машине. Просто не было необходимости продолжать этот разговор. Мужчина умудрился одним коротким предложением сказать все, что ей нужно было знать. Но, когда она подошла к Поппи и взяла его на руки, тот прошептал:
— У него пистолет, — и после этого совесть никак не могла позволить оставить там Никки.
— Все в машину, — велела она и повернулась вместе с мужем лицом к Нику Калькутти-старшему.
Никки выглянул из-за ног отца:
— Папа говорит, что мне нельзя играть с педрилами, миссис Уолш. Да я и сам не хочу.
Старший сплюнул сквозь зубы.
— Что вы там делаете со своим ребенком — это ваше гребаное дело, но это мерзость, и лучше держите ее подальше от моего сына. На мой взгляд, то, что вы делаете, является насилием над детьми, и вам самое место в тюрьме, но мне-то что до этого? Мне без разницы — при условии, что будете держаться подальше. Вот это я не устаю повторять Синди. Ей нужен мужчина в доме, чтобы предотвращать такое вот дерьмо.
— Почему Поппи думает, что у вас есть пистолет? — спросил Пенн.
— Потому что он у меня есть.
— Откуда он это знает?
— Потому что я его не прячу. Две вещи, которые должны быть у настоящего мужчины: вот… — на этом слове он накрыл ладонью ширинку и двинул тазом примерно в сторону Рози, — и вот, — тут он задрал фланелевую рубашку, показав пистолет в кобуре за правым бедром.
— Вы ему угрожали? — спросил Пенн.
— Кому?
— Поппи.
— Нет тут никакого «его», приятель!
— Вы угрожали нашему ребенку? — Рози не желала отвлекаться на семантику и споры из-за местоимений. На кону стояли более важные вещи.
— Я сказал ему, что мы не играем с педрилами, не играем с девочками, не играем с мальчиками, одетыми как девочки, и он отныне не будет желанным гостем в нашем доме и вообще где угодно рядом с моим сынишкой — ни в парке, ни в школе, ни на детской площадке, нигде.
Пенна затопило одно-единственное желание: выбить из этого мужика дерьмо. То, что Пенн был создан для любви, а не для драки, похоже, не имело никакого значения. Как и то, что он в жизни ни разу не участвовал в кулачных боях. Как и то, что, вероятно, было бы не самой удачной идеей пытаться ударить кулаком по лицу, до которого он едва дотягивался, поскольку то возвышалось в нескольких сантиметрах над его собственной головой. По лицу, поддерживаемому дополнительными двадцатью килограммами веса, которых не было у Пенна. По лицу, которому обеспечивал поддержку — как он нарочито продемонстрировал — настоящий пистолет. Пенн мысленно заменил видéние залитого кровью лица Ника собственным, на которое сверху смотрит Рози. Заставил себя вообразить, как она будет выглядеть, глядя на него, истекающего кровью из огнестрельной раны в животе перед домом этого мерзавца.
Рози в отличие от него и прежде видела мужчин с пистолетами. Она подтирала за ними кровищу в отделении неотложной помощи. Лечила их, кое-как обходя наручники, которыми те были прикованы к своим каталкам. Спасала им жизнь, чтобы их можно было перевезти из больницы в тюрьму, превратить из пациентов в заключенных. Она побаивалась мужчин с пистолетами. Но не до зашуганности.