Бригада комплектовалась в сжатые сроки. Эшелоны с вооружением, техникой, вещевым имуществом шли один за другим. С нескрываемым нежеланием моряки расставались со своей формой. Командование учло их настроение. Им были оставлены бескозырки, тельняшки, а некоторым счастливцам и бушлаты.
Однажды утром ко мне в комнату вошел быстрым, энергичным шагом невысокий тучный человек в морской форме.
— Дивизионный комиссар Муравьев, — хрипловато сказал он, протягивая пухлую руку. — Военком бригады. Будем работать вместе. Доложите все данные о личном составе. Как выдерживаете график комплектования? Деловые качества командного состава, состояние дисциплины...
Мои ответы Анатолий Алексеевич слушал внимательно. Когда говорилось о недостатках и упущениях в работе, делал пометки в своем крохотном блокнотике и тут же уточнял звание, фамилию виновника. Иногда во время доклада Муравьев поднимался, прохаживался по комнате. Внимание его не слабело, иногда жестом руки он приостанавливал меня, задавал вопросы по отдельным фактам, просил уточнения. В разговоре он воздерживался от резких суждений или категорических заключений. Однако по постановке вопросов, репликам, многочисленным замечаниям я почувствовал, что у комиссара есть опыт, хватка, умение не распыляться, а сосредоточивать внимание на главном.
— Так, так. Значит, график поступления людей, оружия и транспорта стал нарушаться. Плохо! Очень плохо. Сегодня же к 20 часам подготовьте шифровку в адрес члена Военного совета округа. Попросим вмешаться. Да и самим надо быть поживее На раскачку времени нет. Дорог каждый час.
Получилось, как и предвидел дивизионный комиссар: много времени на сколачивание подразделений и обучение людей нам не дали. В начале декабря бригада получила приказ грузиться. Объявили направление — на Вологду, место выгрузки не указали.
Дня за три до погрузки прибыл на должность начальника штаба майор Кульков. При его пятидесяти годах выглядел он довольно молодцевато: хорошо сложен, подтянут. В движениях манере держать себя, говорить и слушать собеседника чувствовалась уверенность, знание дела. Сразу запомнилось его лицо серые, умные, с лукавинкой глаза, с сеткой мелких морщинок вокруг них, в уголках глаз словно притаилась чуть заметная ироническая усмешка. В жестах, в негромком, плавном, размеренном голосе, в скупых, неторопливых движениях просматривался незаурядный характер и немалая доля здорового оптимизма. По специальности он был танкист, последнее время командовал батальоном в военном училище и заочно учился в военной академии. Михаил Михайлович довольно быстро освоился с обстановкой и на второй же день взял в штабе бразды правления в свои руки. Мы вскоре ощутили это на работе всех звеньев управления и особенно на погрузке и отправке эшелонов бригады на фронт.
...Декабрь перевалил на вторую половину. В Подмосковье, в районах Тулы и Калинина не прекращались кровопролитные бои. Продолжалось наступление нашей армии. Эшелоны бригады двигались к фронту быстро. Вскоре мы вдруг оказались под Москвой, на станции Люблино. Здесь и выгрузились, остановились до особого распоряжения.
В конце декабря бригаду подняли по тревоге. Пешим порядком двинулись на фронт. В районе Нахабина вошли в состав 2-го гвардейского корпуса. Однако здесь долго не задержались, так как корпус получил приказ на передислокацию. Моряки снова погрузились в эшелоны и взяли курс на север.
Когда эшелоны шли по Октябрьской дороге, место нашего назначения почти ни у кого не вызывало сомнения: едем на Ленинградский фронт. Но мы ошиблись. Ставка Верховного Главнокомандования перебазировала 1-й и 2-й гвардейские корпуса для нанесения удара во фланг отходящей вражеской группы армий «Центр», на Северо-Западный фронт. Уже к вечеру того же дня эшелон, в котором находилось командование бригады, прибыл в Калинин.
Из города лишь три дня назад были изгнаны гитлеровцы, и нашим глазам предстала жуткая картина варварства, зверств и разрушений. Центральная часть города была сожжена. Многие постройки взорваны. Разрушены фабрики, уничтожен театр, архитектурные памятники...
Каким-то чудом сохранился дом, в котором жил комиссар штаба Батенин. Мы зашли туда. Квартира Батенина оказалась разграбленной и опустошенной. На полу валялись лишь мелкие предметы домашнего обихода да кое-какие книги...
На подходе к вокзалу мы догнали группу моряков нашей бригады, которая осматривала город. Хмурые, суровые, шагали моряки. В глазах их были гнев и ненависть.
Эшелоны бригады выгрузились на станции Бологое и направились к Валдаю.
Перед выездом из Бологого Михаил Михайлович Кульков задержал меня.