новобранцы, присяги не принимали, стало быть, с. них и взять-то
нечего. А кто в ответе? Конечно, дядьки. Зачем, скажут, смотрели?
Почему допусти,ли? Верно говорю?
Чеботаренко утвердительно кивает головой.
—- Я тоже кажу так. '
— А ты-попробуй, «не допусти» их Попробуй!
Чеботаренко молчит, попыхивая трубкою, прячет
хитрую усмешку в глубине миндальных глаз,
26
- Чойтить и нам, нетто, на боковую? — говорит Че- ботарешш
своему коллеге, выбивая об пол вагона трубку.
— Пойдем-ка и то, — равнодушно бросает тот и свешивает ноги за
борт вагона.
С могучим храпом останавливается паровоз у малень кой станции,
затерявшейся в дубровах.
Чем ближе под’езжаем к Петербургу, тем сильнее неистовствует и
озорует эшелон.
Бьют стаканы на телеграфных столбах, стекла в сторожевых
будках и вокзалах, обрывают провода.
В нашем вагоне появились ящики с продуктами, картинки,
окорока, связки колбас, баранок. Трофеи.
На одной немудрой станции встретили чуть не в штыки, О наших
художествах была дана телеграмма местному начальнику гарнизона.
„Он выслал на вокзал дежурную полуроту-в полной боевой готовности.
Не знаю, какой наказ был дан дежурной полуроте, но она вела себя
довольно агрессивно.
Кое-кому из наших забияк пришлось познакомиться с прикладом
русской трехлинейной винтовки.
Холодная вода и приклад почти равноценны. Все присмирели и до
самого отхода поезда не выходили на перрон. Архангелы с винтовками
разгуливали под бортами вагонов, ехидно улыбаясь и
многозначительно подмигивая.
Только- после третьего звонка из вагонов полетели камни,
цветистая ругань, горсти песку.
Наши мстили полуроте за «обиды». *
*
27
Петербург,
Вое как-то сами по себе стушевались и вошли в «норму».
Кончились шутки, баловство.
Гудели, как пчелы в цветнике, но было в этом гудении что-то новое.
Коноводы драк поблекли, притихли.
Может быть, это город-гигант придавил всех своим волнующим
величием?
Пригнали в казарменный двор.
Плотным бурым гримом ложилась, на влажные размягченные
лида городская пыль. Пахло асфальтом, помоями, жженным камнем и
гнилью.
Выстроили в две 'шеренги н продержали неподвижно несколько
часов. Ждали генерала.
.Для начала недурно.
Явилась комиссия^ генералы, полковники, обер-офицеры.
;
Один из членов комиссии, вооруженный мелом, писал на груди
каждого новобранца какую-нибудь цифру — номера полков.
Началась разбивка по запасным батальонам.
Встали рядом я, Граве, Анчишкин.
Я был в старенькой любимой студенческой тужурке. Генерал
задержался около меня, раскуривая папиросу.
— Студент? Какого факультета?
Я ответил.
•
Молоденький поручик вывел мелом на правом боку моей тужурки
затейливую семерку. В раздуиъи остановился перед Граве, жирно
черкнул и ему ж Анчишкину по жирной семерке,
Комиссия ДйиЙуяасЁ дальше. Моему соседу слева Нсь ставили
шестерку. Он нюпотом выругался.
—
■ В третью гвардейскую дивизию меня ахнули!
— Чем плохо? — спросил я, поворачивая к нему голову.
— Дисциплина каторжная; у меня тамстка брат служит, знаю.
«
Неприветливо встретила нас казарма. «Государево войско», а
житьишко немудрое.
Грязь, темнота, теснота. Натолкали, как снопов в овин.
Нары в три яруса. На верхних душно, не продыхнешь, т, средних и
нижних глаз раскрыть нельзя: мусор сверху сыплется.
Стены казармы «живописно» размалеваны.
В неряшливых линиях рисунков и орнаментов чувствуется
опытная рука суздальского художника.
Содержание картин любопытно.
Изображена в-лицах «история государства российского», На
первом месте, конечно, подвиги армии, содействующие росту и
укреплению «родины».
Под картинами выведены изящной славянской вязыо
пояснительные тексты.
Русские везде побеждают. На какую стену ни взглянешь — всюду
постыдное бегство неприятеля.
Бегут монголы, татары, кавказцы, англичане, немцы, французы,
турки. Больше всего досталось от суздальца туркам. С турками у
русских царей исконная вражда. Воевали много раз.
29
Йеглый осмотр казарменных стен приводит к заключению, что
история российской армии состоит из одних подвигов.
*
Начальство сразу взяло нас в ежовые рукавицы.
Отделенные и взводные — не то, что сопровождавшие в вагонах
дядьки.
Строгость —■ ни охнуть, ни вздохнуть; ноги протянуть без
санкции, начальства нельзя.
В уборную хочешь — иди с рапортом к отделенному ефрейтору.
Ефрейтор — начальство шибко маленькое, но мал зверюга, да
зубастый.
Куражится ефрейтор над солдатом больше, чем любой полковник.
Полковник далеко, когда еще попадешь ему на грозные очи, а
ефрейтор всегда под боком; пилит и тянет ежечасно.
Сапоги на поверке не блестят — наряд вне очереди. Пуговицы
тусклы — наряд.
Клямор не блестит — гусиным шагом ходи.
Известные общественные круги, те самые, что погнали народные
массы на войну, в Петербурге, естественно, больше всего
расцвечивакщся в нарядные одежды патриотизма и шовинизма.
Высшие и средние слои буржуазии и чиновничества везде
демонстрируют национальную гордость, непримиримость и
воинственный пьтл, благо сами они прочно окопались в тыловых
штабах й канцеляриях. :
жк
Разговоры о войне буквально висят в воздухе, Несчй, етного немца
склоняют на все лады.
Петербургские немцы и чухонцы ежедневно подвергаются
оскорблениям. Некоторых под шумок избивают в темных переулках.
Особенно ретивые патриоты агитируют за немецкий погром.
Все, кто кормится и рассчитывает кормиться от войны, громко
кричат о непоколебимой мощи российского и союзного воинства.
Смешно наблюдать это бахвальство невежд, не имеющих никакого
представления о войне, о соотношении сил воюющих держав.
Читая ежедневно суворинские фельетоны, обыватель полагает, что
он в курсе всех событий.
*
Нас спешно готовят для фронта. С утра до позднего вечера
муштруют на плацу. Кажется, в военном деле самое главное —
шагистика.
Часами маршируем изнурительным редким учебным шагом.
Ежедневно проливаем семьдесят семь потов. Белье, гимнастерку
приходится выжимать.
Й откуда столько пота у человека?
На строевых занятиях взводные то-и-дело кричат:
— Крепче ногу!
,
— Ногу крепче!
— Вытягивай носок!.
Мы с остервенением вытягиваем носок н бухаем тяжелым сапогом
в землю. Особенно крепко ставим ноту после предварительной
команды.
31
Йарод как на подбор: ' рослый, здоровый, каждая нога — пудовая
кувалда.
,
А начальство, любуясь эффектом, зычно кричит:
— Крегппе ногу! Крепите!.
Преображенцы я семеновцы шагают реже, не вытягивают носок.
.
Ходят, как армейская пехота.
Нас они вышучивают:
— Эй, вы!. Это вам не Варшава. Здесь город на болоте стоит,
ногами топать не полагается,
*
От шагистики распухли ноги. Ночью их страшно Ломит, и я не могу
спать.
Удивительный народ полковые врачи.
Еще в университете я слышал много невероятного про их
диагнозы, рецепты, методы лечения, но воспринимал это как анекдоты.
'
Оказывается, вся военная медицина—сплошной анекдот.
Все внутренние болезни и головные боли в армии лечат касторкой.
I
Внешние — иодом.
На осмотр десяти пациентов военный врач тратит не более пяти
минут.
В его глазах все нижние чины — симулянты, которые стремятся
при помощи медицины избавиться от военной службы.
■
Мои распухшие ноги тоже хотели смазать иодом.