— Та-а-ак, — помедлила и деловито протянула женщина. Пролистала закорючки почти в конец, пока я дорвалась до воздуха. — Сделаем упражнение. Пойдём вверх по октавам до крайне возможной тебе ноты, затем вниз. Вот такой мотив, запоминай… На слог «Ра».
Да вы сговорились что ли?!
— И-и-и, — Надин заиграла.
О! Это звучало не так уж и сложно!
— Ра — ↑ра — ↑ра — ↓ра- ↓ра-а-а! — она помогла мне спеть несколько первых попыток своим насыщенным жёстким тембром, постепенно передвигаясь пальцами вправо по клавиатуре.
Я подсела на темп, вторя преподавательнице. На третий раз мой голос зазвучал «без поддержки», и мы, как Надин и обещала, отправились на поиски той самой крайней унизительной ноты…
Искать пришлось не долго. Я ра-ра-ракала, пока не крякнула, и закашлялась. Тогда женские пальцы помедлили и… отправились влево.
Когда Надин Дмитриевна нащупала вторую мою точку невозврата, звучащую, как гул парохода, я схватилась за горло сквозь ткань свитера и обессиленно вздохнула. Кадык больно опустился, голос просто исчез под конец упражнения. В довесок ещё и заурчало в животе…
Надин ничего не сказала. Лишь глянула на настенные часы над пианино, а у тех большая стрелка уже как шесть минут показывала на три! Женщина кисло опустила уголки губ. Кому-то прилетит втык! Да побольше, чем мне! Я-то опоздала только на две минуты. А вот тот, кто должен был заниматься следующий…
— Ну давай, Регина. Спой мне песенку а капелла… В смысле, без музыкального сопровождения, — преподавательница опустила на клавиатуру крышку, уныло облокотилась об неё локтем, подперев голову, и расслабила узел на платке.
Пятнадцать минут прослушивания, из которых половина — разговоры, а я вымоталась, словно тягала мешки с картошкой по лестнице!
— К-какую? — сипло выдала я. Кошмар! Голос, вернись, пожалуйста!
— «В траве сидел кузнечик»*.
Не похоже было, чтобы Надин Дмитриевна шутила. Я тревожно сглотнула слюну и покосилась на входную дверь. Не дай Бог…
Хотя… если бы у меня был выбор между «Кузнечиком» и, скажем, «Поющими трусами»…
— Регина, ты меня слышишь?
— Да-да, — я прокашлялась и кинулась в бой, чтобы не передумать. Принялась усердно «пиликать» ртом про огуречик. — В траве сидел кузнечи-и-к, в траве сидел кузнечи-и-ик, совсем как огуречи-и-ик, зелёненький он был! — фух! Бедное насекомое, прости меня… я стараюсь, честно! — Представьте себе-представьте себе-совсе-е-м как огуречик… — я так и знала. Я ТАК! И! ЗНАЛА! Внешняя дверь принялась распахиваться навстречу моему публичному унижению. Я полностью отвернулась лицом к Надин, чтобы не смотреть в глаза опоздавшему. — Представьте себе-представьте себе зелёненький он был!
Надин Дмитриевна отклонилась на спинку стула, чтобы заглянуть мне за спину. В ход уже пошли «травки и козявки», а сзади донеслось шуршание куртки но, на удивление, ни одной жалобной мольбы помиловать грешника. Да и сама преподавательница, ненавидящая опоздания, лишь скрестила на груди руки, кивая своему ученику. Того устрашающего выражения лица, что она продемонстрировала мне с порога, даже не предвиделось.
Я запнулась на втором куплете, пытаясь то ли не расплакаться, то ли не рассмеяться.
— Больше слов не помню, — обессиленно выдохнула я. Спрятала руки за спину и скрестила их, желая хоть немножко отгородиться от незнакомца. — И-извините…
Преподавательница согласно кивнула, встала из-за пианино.
— Извинения принимаются, — без всякой издёвки сообщила она, переключаясь взглядом на опоздавшего. Так, а… каков вердикт? — Во-о-о-от он! Лауреат римского конкурса! Мой ты соколик! Первое место мне привёз!
Похолодев изнутри, я задержала дыхание и проследила одним косым взглядом, как рядом ненавязчиво остановилась мужская фигура. «Соколик» медленно наклонился, желая всмотреться в моё опухшее после бессонной ночи, естественно, не накрашенное лицо. Я мелькнула взглядом по серым глазам, сияющим от восторга. По стремительно оголяющей ровные зубы улыбке… и сжала губы в тонкую-тонкую ниточку, чтобы не завизжать от стыда.
Улыбка Кирилла Соколова достигла вопиюще обезоруживающих масштабов. На лоб скатилась волнистая прядь цвета горького шоколада. А в радиусе холодного дыхания, в который залез мой пристыдившийся нос, заблагоухало спиртом.
Я злобно сощурилась, провожая взглядом его широкую спину.
— Здравствуйте, Надин Дмитриевна! — промурлыкал Кирилл.
Он раскрыл руки навстречу преподавательнице и крепко обнял её, словно матушку.