Предвещая грандиозный взрыв, звуки труб и кларнетов принялись сползаться к кульминации, пока Кирилл ласково протянул сквозь них окончание фразы:
— For me-e-e-e-e…
Заколотились барабаны, завизжали из последних сил инструменты, рассыпался ритм… И раздалось захватывающее дух, рычащее:
— And I'm feeling… good!
От экспрессии, заполонившей мою грудь дрожью, я несколько раз невысоко подскочила, усаживаясь поглубже и вжимаясь в спинку — чтобы ощутить ускользающую в теле опору! В колонках разразился целый оглушительный оркестр, музыка выстроилась в полноценный пазл и задала пикантный мотивчик, от которого сделалось неловко присутствовать в «зрительном зале» на стихийном бенефисе у Соколова.
Я заметила, что он тут же считал моё нестабильное состояние и воспользовался небольшим проигрышем, чтобы подобраться ближе к дивану, не спуская с меня хитроватого оценивающего прищура. Сглотнув ком, я покосилась на Надин Дмитриевну, славно покачивающую головой из стороны в сторону под музыку и прихлюпывающую чаем. Надеюсь, она не чувствовала, как пульсирует диван из-за моей расшалившейся тахикардии…
Вокальная партия продолжилась. Нахрапистый, бесстыже притягательный баритон теперь обращался непосредственно ко мне, требовательно что-то спрашивая. Та изысканная мелодия из вступления развивалась совсем в другой динамике — вразумляюще и страстно.
Соколов совсем не стеснялся заглядывать в глаза во время исполнения, подошёл к самому столу. А я не ощущала себя в безопасности будучи по другую сторону от «сцены» и не имея возможности спрятаться в «зрительных рядах». Не оставалось ничего, кроме как откровенно следить за его феноменальной артикуляцией на склонившемся ближе лице. Скрывать восхищение и прислушиваться к мельчайшим оттенкам тембра, раскрывающимся всё ярче с благозвучным сочетанием нот. Я попросту не знала, как такую мудрёную мелодию можно было запомнить… не то, что воспроизвести!
А он пел с лёгким налётом пижонства, устроив прогулку от моего края стола в сторону того, где располагалась Надин Дмитриевна. Как Кирилл умудрялся двигаться так органично, прищёлкивая пальцем и выписывая мелодичные пируэты голосом, я тоже не понимала… только сжималась всё сильнее, предчувствуя развитие песни.
С каждой утвердительной хвастливой фразой он превосходил себя. Спускался до проникновенных грудных интонаций, улыбаясь до ямочек, а следом уже чуть хмурил брови и бережно брал верха.
Я будто могла слышать, как резонирует мужское тело и пол под его тапками…
— And this old wo-orld is a new wo-o-orld
And a bold wo-o-orld… Fo-o-o-or me! M-m-m… O-o-oh, for me!
Оркестр сопроводил его до окончания и притормозил — но только чтобы в следующий миг повысить тональность. Духовые взревели, Соколов намурлыкал поверх них что-то мало разборчивое, и, тряхнув головой, разошёлся на танцы, смещаясь к центру импровизированной сцены. Может, его в детстве ещё и на балет водили?!
Он явно позволил себе забыться. Махнул шевелюрой. Прикрыл глаза, не стесняясь вычурно покачиваться. И заголосил финальные строки ещё жёстче, плотнее, нарочно обрывая окончания. Он запел манернее! Совсем не так, как учила меня Надин… если бы такое вытворила я, она бы обозвала меня безграмотной простушкой! До этого момента расхождения в технике не слышались так очевидно… я изумилась и перебросилась взглядом на преподавательницу, по-прежнему вдохновлённо созерцающую выступление Кирилла. Она даже приподняла брови, переживая за кульминацию, стремящуюся вверх тесситуры.
И почему-то он продолжал звучать потрясающе даже с «безграмотным» приплюснутым ртом, от которого я избавлялась весь учебный год, как от проказы!
Где справедливость?
— A-a-a-a-and, — и вдруг я обомлела от того, сколько нот пропел Кирилл на одной только букве. Временно отложила претензии, не справляясь с раскрывающейся челюстью. — I-i-i-i-i-I’m feeling so-o-o-o-o… — он задержался, сладко вздохнув в микрофон, и направился вверх, будто по лестнице. — Goo-o-o-o-o-o-od-ye-e-e-ea-ah!
Соколов закрутил мелодию в кренделёк, опевая каждый звук так филигранно, словно продавливал по отдельности клавиши пианино. Подобрался к эффекту ошеломления, что наступит через три, два, один…
— I’m feeling good! I-i-i-i-I’m feeling so… — задохнуться можно! — Goo-o-o-o-o-o-o-o-od!
Столп выразительного уверенного голоса раскачался в лёгком вибрато, и, когда духовые взвизгнули, резко оборвался. На этом срывающем «ах» моменте закончилась песня…