— Следующая участница номер двести шестнадцать, Анастасия Дрёмова с композицией «Кометы»*, — прочитал с листочка ведущий. — Готовится Регина Васнецова.
Он отложил свой микрофон на стол и принялся издевательски хрустеть яблоком, едва на сцену зашагала смелая незнакомка в воздушном светлом платье. Я заметно даже для себя съёжилась, прижимаясь к колючим пайеткам, и поняла, что та трясучка с семи утра была даже не половиной судорог, что теперь меня заколотили… Закончившая номер вокалистка скрылась в кулисах напротив, а Анастасия Дрёмова вышла в белый кругляшок в окружении массивных мониторов. В ту же секунду запела завораживающе тонким голоском под минусовку, загудевшую даже в моей груди. Она ввела меня в окончательное оцепенение, словно в космическом безвоздушном пространстве. Ладони и кончик носа обледенели, коленки затряслись, и оставалось только зубам застучать трель…
Как вдруг на моих плечах ощутилось неизвестного происхождения тепло.
Из-за того, что промёрзла, я отреагировала медленным ленивым поворотом головы, ожидая убедиться в приходе Даши. А тем временем мой озноб оказался пойман под мужской нагретый пиджак. Кожа отозвалась ноющим облегчением. Одновременно пронзительно нагрянул скорый припев в песне, и я вытаращилась на ямочку на щеке, укрытую холодным светом, дотягивающимся со сцены.
Соколов, приобнял меня по-свойски, от чего я уютно утонула глубже в его пиджаке и сбивчиво захлопала ресницами. От него исходил естественный приятный запах, без всякого парфюма. Чувствовались жар тела, лишённого волнения перед выступлением, и лёгкий шлейф самоуверенности. Он предпочитал делать вид, что девушка на сцене интереснее меня, пойманной его рукой, до тех пор, пока я не сглотнула, разглядывая скривившиеся в усмешке губы.
Тогда Кирилл перевёл на меня снисходительный взгляд и… поманил пальцем. Беспокойно высокий женский голосок распространялся по всему закулисью, а я, обездвиженная, сбитая с толку, могла лишь послушаться и склонить голову поближе.
— Это моя песня, — громко шепнул Кирилл мне в лицо, обдавая его сладким теплом, и хохотнул.
Серьёзно?! Он опять за своё?
— Это самый известный джазовый стандарт! — дрожа, выпалила я.
Его волосы, кажущиеся почти угольными в полумраке, были красиво уложены на бок, а к скулам прикасались то коварная тень, то лучи.
— Это моя песня, — издевательски заладил он.
М-м-м! Ну хорошо!
— Нет, моя! — шикнула я сквозь грохот музыки.
— Эта песня мужская. Ты перевод хоть знаешь? — спокойно продолжил Соколов теперь прямо мне на ухо и как бы невзначай коснувшись его горячими губами.
Я задержала дыхание в полной дезориентации. К тремору добавилась лавина мурашек, обрушившихся на шею и левую руку.
— Н-нет.
Это странно, но нет! Я забыла! В режиме полыхающих дедлайнов я два месяца металась между академией, караоке, репетициями, занятиями в кабинете и сном, чтобы сейчас понять, что я не знаю, о чём буду петь?!
Кажется, из меня вырвался напуганный тихий писк.
— Ну-у-у! Как можно выступать с песней, если ты даже не знаешь посыла? — а-а-а-а-а! Я сейчас грохнусь без сознания! Он прав! Мой выход уже меньше, чем через две минуты!.. я поддалась ужасу, и тот начал мерзко обволакивать мои органы изнутри. — Рассказать тебе?
Я нервно кивнула.
— Т-ты разве не станешь врать? Мы конкуренты!
— Я тебя умоляю! Какой ты мне конкурент?.. Зайдёшь в гримёрку после выступления, возьмёшь телефон и убедишься… так мне рассказать тебе перевод?
— Да… — он тут же отогнул от моего лица завитые бледные пряди волос, будто они могли помешать услышать, и опалил дыханием мочку уха, захватив шею…
Я надрывно вздохнула. В груди замерло.
— *Ты и не догадываешься, как важна.
Когда ты обнимаешь меня, я еле сдерживаю желание.
Ты возбуждаешь меня…
Когда целуешь, когда прижимаешься близко,
Возбуждаешь по утрам и всю ночь напролёт.
У каждого есть своя лихорадка.
И это началось очень давно:
Ромео Любил Джульетту,
Капитан Смит — Покахонтас,
А я…
— Эй!.. Эй-ей! — я дёрнулась от странного неразборчивого чувства, призывающего скукожиться в неловкости. Лоб, щёки вспыхнули. Слабо отступающий холод смешался со снедающим жаром, и оба они пробили меня на истеричный смешок. — Ты врёшь! Надин не могла дать мне такую песню!