Я пела как могла. Заикаясь от букв, стыда и одышки, временами не зная мотива… «За тебя калым отдам, душу дьяволу продам, пусть бу… ш, да, а, о-о-о-овь, любовь… А-а-а-а!»*
Перед глазами плясали буквы, огни гирлянд, отряд пляшущих женщин, приманивающий незнакомцев за дальние столики. Путались под ногами официанты и визжали дети, пытающиеся вскрыть один из саркофагов. Стало жарко. Голова моя чудная не верила в то, что я была трезва, и шла кругом…
В один из перерывов между исполнением Ярика и усача я ускользнула от болтливых пьяниц в бар, чтобы смочить глотком воды пересохшее горло. На краю столешницы стоял дежурный графин и стаканы. А на полке с бутылками в самом углу скрывались маленькие часы с изображением коктейля в высоком треугольном бокале с оливкой на шпажке. На циферблате присутствовали только четыре деления. Из-за этого я с усилием всмотрелась в стрелку, чтобы вычислить. Сколько же примерно часов, минут и секунд осталось до моего обессиленного обморока в шесть утра?!
Он должен был случиться не раньше шести… я старалась оттянуть.
— Замоталась, красотка? — передо мной неожиданно близко возникло «львиное лицо». Бармен пролез под надоевший клюв и улыбнулся.
На этот раз его сальный взгляд, замерший на уровне губ, я приняла «с благодарностью». Хоть кто-то обратил на меня внимание в этом балагане.
Послышался откровенный вой из колонок, и мы оба поморщились.
— Я просто в шоке. Оказывается, это трудно, — честно призналась я, перекрикивая песню уже осипшим голосом.
Горло драло и раздирало кашлем.
— Есть такое. Но суббота — самый хардкорный день… на втором месте пятница, — прокричал Саша. — В остальные дни здесь гораздо спокойнее.
Что ж… это слегка обнадёживало. И мне, как бы скромно я не выглядела, на самом-то деле нравилась атмосфера. Только вопрос… захочет ли Эля меня трудоустроить?
— На кухне ужин приготовили. Сходи, поешь.
Я, предвкушая, как через одну песню каким-то магическим образом буду исполнять «Gangnam Style»* на корейском, отрицательно замотала головой.
— Не мо…
— О-о-о-о-о-о-о! Какие уважаемые люди к нам пожаловали! — вскрикнул бармен, глядя мне за плечо и отстраняясь. — Можно вскрывать «Арарат»?
— Вскрывай! — мелодично донеслось до моих ушей.
Некто подошёл близко к стойке, прорвавшись голосом сквозь заунывный вой в микрофон. Я ощутила на коже рук приятное дуновение морозца, принесённого молодым мужчиной с ночной улицы, но почему-то укрыться мантией не захотела. Одними глазами покосилась на знакомого Саше гостя, обустроившегося на соседнем стуле. Он оказался брюнетом и захватил и следующее сидение, уложив на него куртку. Я хотела заглянуть в мужское лицо, но в этот момент гость как раз стягивал шапку со взъерошенной головы, а я вдруг болтнула ногой и пнула что-то жёсткое.
Посмотрела вниз и обнаружила…
Чемодан? Парень даже не обратил внимание.
— Один момент, — Саша дотянулся до полки, не глядя, сняв с неё полную бутылку коньяка. Свободной рукой из-под столешницы вызволил металлическую стопку и несколько рюмок.
— Нет-нет, подожди, — спесиво остановил его незнакомец, вскинув смугловатой ладонью.
Я переметнулась взглядом с бармена на соседа и задержалась на обворожительной ямочке возле полных ухмыляющихся губ. Его щёки оказались розоватыми после улицы. Горлышко свитера доставало до мужественного подбородка. И, кажется, гость посмеивался, выжидая, когда я посмотрю в… его ясные глаза. Серый, холодный цвет, а взгляд пробирающе мягкий. Непорядок… Мама говорила мне не влюбляться в первого попавшегося москвича, но этот, кажется, был какой-то неправильный.
Он довёл затянувшуюся паузу до абсурда. Широко улыбнулся, довольствуясь вниманием, что отхватил от меня и бармена. Слез со стула, водрузил на него чемодан. В следующую секунду содрал с застёжек бирки, какие клеят в аэропортах, и вжихнул молнией. И, пока его рука принялась нашаривать что-то внутри, я рассмотрела, что у красавчика слегка вьются тёмные волосы, а одет он в подозрительно тонкую для январской погоды бежевую водолазку под горло и зауженные брюки.
— Налей мне, пожалуйста, сюда, — бархатно промурлыкал он, достав что-то сверкающее из-под крышки чемодана.