В те дни понесли мы и одну из многих, но, как всегда, болезненно переживаемых утрат: не вернулась из похода «С-54», которой командовал капитан 3 ранга Дмитрий Кондратьевич Братишко. Позже других тихоокеанских лодок включилась она в боевые действия и провоевала всего восемь месяцев. Но и за это время экипаж успел показать себя хорошо обученным и сплаванным коллективом, а командир — грамотным и мужественным подводником. Слепо военное счастье!
Весной и мне наконец удалось выбраться в море.
«С-103» — новая лодка, но она уже совершила два боевых выхода: один раз на позицию и второй — в качестве разведчика. Соприкосновений с противником лодка не имела, а стало быть, и боевой счет у нее не открыт.
[286]
Командует «С-103» капитан 3 ранга Нечаев. С ним-то и выдалось мне поплавать.
Когда за кормой скрылись очертания Рыбачьего, в памяти живо возникли все те чувства и переживания, что приходилось мне испытывать на протяжении полутора лет, отданных боевым походам к западным побережьям. Кажется, и не отделяет меня от них год, проведенный на берегу да в коротких выходах на Кильдинский плёс.
Все повторяется в своих знакомых и привычных проявлениях. Вот в перископе показалось диковинных размеров и очертаний судно. Что это — океанский лайнер, решившийся со слепой отвагой идти здесь днем в одиночку? Нет, ничтожный мотобот, формы которого до неузнаваемости исказила морская рефракция — явление, родственное миражу. Ее шутки безграничны — то превратит корабль в дом, то знакомый берег сделает незнакомым.
Вот лодка всплыла на поверхность, хлопнул рубочный люк, и ты поднимаешься по трапу, обдаваемый великолепным, живительным потоком благоухающего морского воздуха. Выходишь на мостик — и в голове аж все плывет. До чего же вкусен воздух! Разве оценишь это, живя только на берегу?! А из лодки, из открытого люка, прет таким густым и отвратительным настоем, что едва удерживаешься от рвоты я недоумеваешь: «Как ты мог много часов подряд дышать такой гадостью и остаться в живых?»
Вот сладко засыпаешь под неумолчный стук трудолюбивых дизелей, заряжающих истощенные аккумуляторы. И вдруг просыпаешься, как от толчка, как по тревоге. В чем дело, что произошло? Да, оказывается, ничего. Просто изменили режим работы дизелей, и они теперь дают на пятнадцать оборотов меньше. Это называется командирским сном…
В походе стараюсь получше присмотреться к Николаю Павловичу Нечаеву. Командир он со стажем, но на Севере новичок. Производит он впечатление человека суховатого, малообщительного. Но это только на первый взгляд. А если судить по поступкам — очень заботливый, внимательный к людям начальник. Команда привыкла к Нечаеву, к особенностям его характера, и обе стороны, чувствуется, вполне довольны друг другом.
[287]
Всех на лодке объединяет стремление встретиться с врагом. Два безрезультатных похода переживаются здесь очень крепко. И то ведь: на бригаде столько лодок со звездами на рубках, в которые вписаны внушительные цифры боевого счета.
Нечаев без страха заходит в фиорды, заглядывает в самые укромные бухточки. Ищет он противника настойчиво и методично, очень по-деловому, с хорошо выработанным навыком. С тактической точки зрения все грамотно и верно: лодка не нарушает скрытности, ничем не обнаруживает себя.
И все-таки все наши старания остались втуне: так мы никого и не встретили в этом походе, за исключением рыбачьих мотоботов, которых подводники не трогают.
Домой я возвратился с еще более твердым убеждением: воевать по-старому нельзя. Нам нужна надежная и дальняя авиационная разведка.
В один из холодных, но по-весеннему светлых дней я был вызван по каким-то делам к командующему. В его просторном кабинете уже находились командующий авиацией флота генерал-лейтенант Андреев и его начальник штаба генерал-майор Преображенский. Разговор шел о крупной авиационной операции и о той роли, которую в ее проведении сыграла разведка. Когда Андреев кончил говорить, я постарался «перехватить инициативу»: