— Господи помоги, — приговаривал он, — не оставь детей твоих, избавь от лукавого.
Вопль неожиданно оборвался, и инок услышал заключительные слова волхва, словно гром, гремели они над опушкой.
— …От Имени Велесова вся нечисть бежит, Имя Велесово все раны целит, Имя Велесово славно вовек!
В чаще раздался жуткий, затихающий вдали, вой. Мякуша вдруг успокоилась, на щеках появился румянец, и монах осторожно опустил её на землю.
— Воды… — слово прошелестело с её иссохших губ.
Уже вечером, когда телега была отремонтирована, а животы наполнены, Ярисвет стал собираться. Мякуша всё ещё завернутая в одеяло, сидела в стороне, стыдливо отводя глаза и краснея, как только отец заводил речь о её чудесном выздоровлении. Девушке уже ничего не грозило, он прогнал Ахоху, которая прицепилась к ней ещё в Просеке, и теперь уже близко не подойдёт к своей жертве. Волхв сделал маленький оберег для девицы и взял с Калиты обещание, что дочь не снимет его на протяжении года. Благодарный отец чуть ли не руки целовал, так он был счастлив. Стал предлагать подарки, но единственное, что принял Ярисвет, это бурдюк крепкой сурьи и немного припасов, свои уже заканчивались. Игнатию тоже досталось, но тот решительно отказался, уверив Калиту, что всё у него имеется.
Тогда купец предложил подвезти их до города, и Ярисвет уже понадеялся, что на этом их дороги разойдутся, тем более спина у инока уже отошла, но Игнатий, поблагодарив, ответил отказом, ему, видите ли, в другую сторону, в Просек.
Вот так и получились, что они снова брели по дороге, только уже значительно быстрее. Ярисвет прихлебывал подаренную купцом сурью. Игнатий с удовольствием присоединился к нему, сказывалось пережитое днём.
— А чего тебе в Просеке за дело, если не секрет? — спросил Ярисвет.
— Иду я в монастырь Святого Даниила, тамошний настоятель — мой давний знакомец, — он сделал большой глоток сурьи и, вытерев рукавом пролитые на бороду капли, продолжил, — выпрошу у него бутылочку красного вина, разбавлю святой водою, вот и Кровь Христова для причастия. Такой напиток — большая редкость, но, впрочем, мне он ещё не отказывал, не для веселья прошу, а на дело святое.
— Твоя правда, что редкость это, да, — ухмыльнулся Ярисвет, — я только его однажды пробовал, тоже одному купцу помог, вот он мне маленький кувшинчик и подарил, так я его растягивал месяц, по самой крайней нужде. Но и наша сурья тоже ничего! – он потряс бурдюком. — Молодец Калита, знает толк в деле!
— Это да! – Игнатий пригладил бороду.
Солнце уже готовилось на боковую, и природа, заразившись его сонливостью, тоже замолкала, лишь сверчки запели свою извечную колыбельную в высокой траве.
Они шли молча, наслаждаясь мгновениями тишины и покоя, впитывая в себя запахи и звуки родной земли. Неожиданно Ярисвет тихо запел, но голос его крепчал, набирая силу:
Выходила на подворье красна девица,
Выходила девица к земле матушке обратиться.
Мати земля, где любовь моя?
Сокол мой ясный покинул меня,
На какой чужбине пропадает зря…
Игнатий погладил бороду и зычным голосом подхватил старую, но всем знакомую песню:
Отвечала ей мати земля,
Соколик твой ясный любил тебя,
Теперя поныне отдыхает он
В объятьях моих, врагами сражён.
В два голоса песнь лилась по округе, словно искристый ручеёк, рассыпаясь серебристой росой по траве, ветерком теряясь в листве.
Побежала слеза по девичьей щеке,
Поклонилась девица мати земле,
Убаюкай его, защити его сон,
А врагам проклятущим, отомщу я потом.
Недолго пришлось той девице ждать,
Враги обступили их землю опять,
И бились мужи, защищая родню,
И девица билась, помня клятву свою…
Волхва разбудило монотонное бормотание и жуткий холод. Протерев глаза, он удивленно уставился на инока, который стоя на коленях, опустив голову, читал молитву.
— Нашел место, — раздраженно пробурчал Ярисвет.
Поднявшись с земли, он размял свои старческие кости, упорно не желавшие двигаться, и, закинув мешки на плечи, обратился к Игнатию:
— Прощай батюшка, думаю, боле не свидимся.
На удивленье язычника, монах оторвался от молитвы и тихо промолвил:
— На все воля Божья, лёгкой тебе дороги, Ярисвет, – и вернулся к молитве.
Хмыкнув на прощание, волхв ушёл. Удалившись немного, он задержался, чтобы удовлетворить свои естественные потребности, и, всё ещё сонный, стал выбирать место для славления.