После всего этого Куркакану показалось особенно обидно, что хозяин назвал этого парня собакой.
Разве полевая мышь может равняться с лисой! Лисица проглатывает полевку вместе с хвостом!..
Пятка Гасана приподнялась и дружелюбно дотронулась до руки парня. Тот поспешно разогнул спину, собрал мокрые шкурки и отошел к пологу, ожидая указаний.
Гасан лениво приподнялся, взял кусок меха, неторопливо обтер лоснящееся от пота лицо, кивком головы подал знак Назару и только тогда заговорил.
— На этот раз лисица вернулась с пустым желудком! Или ты пришел соленого нахлебавшись, как говорит Зеленец?
В юрту снова вошел парень. Он принес деревянный столик и обтянутый кожей стул, точно такой же, на каком сидел Куркакан.
— Духи привели меня вовремя к очагу Луксана, — осклабился шаман.
— Пусть Назар принесет что-нибудь, чем можно набить желудок, не боясь поцарапать его! — распорядился повеселевший шуленга.
— Гасан слышал, что имеющий бубен хотел проглотить немного воды? — обратился он к Куркакану, когда Назар вышел. — Уж не говорят ли его духи, что в юрте Гасана нет ничего, кроме воды? Или они думают, что Гасан разучился уважать свою шапку? Ха!
При последних словах Куркакан важно поднял голову. Старшина прошел в передний угол и склонился над мешком. Когда он поднялся, в руках у него была бутылка спирта. Гасан встряхнул ее, и жидкость встрепенулась искорками. Глаза Куркакана заблестели. Он поспешно стащил с себя меховой халат, взмокший от липкой испарины, бросил у входа, прошел к столику.
— В сердце Гасана живет любовь к тебе! — Шуленга пухлой ладонью стукнул по дну, бутылка громко стрельнула. Пробка ударилась в брезентовую кровлю, отброшенная пружинистой силой, хлестнула шамана в худосочную грудь. Гасан затрясся от хохота. Смеялся и Куркакан, хотя мог и рассердиться. Длинными пальцами он поймал кончик своей жиденькой косы, болтавшейся на голой спине, потер ею ушибленное место и поднес к носу.
— Арака!
— Спирт! Сердитая вода! Ха-ха-ха! — рычал Гасан, обеими руками царапая живот. Продолжая хохотать, он налил две железные кружки до половины, одну придвинул гостю. Тот аппетитно потянулся, схватил посудину.
— Нет, — жестом остановил Гасан. — Наливать пустой желудок спиртом могут лишь длинноухие![5] Ха!
Снова вошел Назар, на этот раз с таким же, как он, молодым парнем, тоже работником старшины. Они внесли в юрту олененка, связанного по всем четырем ногам, и бросили возле стола.
Гасан вытащил из-под шкур широкий нож. Дохнув на блестящую сталь, с минуту любовался зеркальным блеском лезвия. Ловко перебросив нож в правую руку, подошел к олененку.
Животное забилось, хотя парни изо всех сил прижимали его к земле. Дрожащим фонтанчиком брызнула кровь. Гасан припал к шее оленя. Пил долго, шумно сопя. Заткнув пальцем рассеченную жилу, уступил место Куркакану. Они напились, утерлись куском кожи и уселись на стулья. Парни выволокли животное.
Хозяин и гость некоторое время сидели с закрытыми глазами, тяжело отдуваясь. Ни тот, ни другой не притрагивались к кружкам. Необходимо было выждать, чтобы кровь, наполнившая желудок, впиталась, а от спирта она мгновенно свернется, как от жаркого пламени. Наконец Гасан открыл глаза и взял кружку. Куркакан сейчас же схватил свою, сделал маленький глоток и посмотрел на старшину. Тот, как всегда, пил большими медленными глотками. Куркакан тоже поднес кружку к губам и, уже не отрываясь, вылил спирт в рот. Бросив кружку на стол, он проворно заткнул концом косички свой хрящеватый нос, шумно вытолкнул из груди воздух, как когда-то учил Гасан. Сперва спирт обжег кишки, потом его дух стал переселяться в голову. Куркакану стало весело.
«Пожалуй, кожа на лице хозяина-Гасана натянута, как на моем новом бубне», — подумал он, взглянув на красное лицо шуленги, и тоненько хихикнул.
Назар принес большой четырехугольный лист бересты, загнутый по краям, полный мяса. Здесь было мясо, отваренное большими кусками, мясо, зажаренное на углях, и трепещущая печенка.
— Пусть видят твои духи, как любит тебя Гасан! — Старшина взял из рук Назара тяжелый лист, с шумом поставил на стол.
— Да, это видят послушные мне, — закивал головой Куркакан.
Запах обильной и жирной пищи щекотал ноздри. Хозяин и гость жадно набросились на еду. Сперва жевали печенку, обсасывая пальцы, потом взялись за мясо. Несколько минут в палатке слышалось чавканье, довольное посапывание да стук костей. Когда добрая половина мяса исчезла с листа, Гасан бросил недоеденный кусок на стол, поднял голову. Губы и щеки его лоснились от жира. Он схватил валявшийся на полу кусок меха, обеими руками прижал его к лицу, утерся, бросил Куркакану.