Выбрать главу

— Но это не правда! — возмутился Сухов, справившись с изумлением. — При чем тут моя вина? Я ни в чем не виноват.

— Да? — удивился сотрудник райотдела и вдруг, побагровев, заорал:

— Ты мне здесь невиноватика не строй! Знаем мы таких тихих! Балетчик! Привык небось плевать на закон. Каждый день новая баба, машина, бары, рестораны, коньяк… Нет, скажешь? Я вас всех, танцоров, знаю как облупленных. Живете, не считаясь…

Бац! — ладонь Никиты хлестко ударила по столу. Лысый отшатнулся, мгновенно замолчав, тупо глянул на стол, потом на руку Сухова, оценив ее размеры, мышцы. Потянулся было к кнопке звонка, но передумал.

— Прекратите истерику, — проговорил Никита тихо. — Ни фига вы не знаете, как живут танцоры. Это первое. Ни в чем я не виноват, это второе. Разговаривать я с вами буду только в присутствии адвоката, это третье. Достаточно?

— Вполне, — как ни в чем не бывало ответил лысый. — Садитесь, уточним… э-э… некоторые детали.

Никита невольно засмеялся, махнул рукой и сел.

Дальнейший разговор протекал без инцидентов, криков и угроз, хотя старший оперуполномоченный не отличался ни умом, ни эрудицией, ни другими качествами интеллигентного человека. Был он дуб дубом и хорошо знал только уголовный кодекс и бандитскую среду. В заключение, перейдя на «вы», он доверительно сообщил:

— Но если обвинения в ваш адрес подтвердятся, мы вас и под землей найдем. А тем более если вы снова отмочите какой-нибудь фокус вроде драки. Так что сушите сухари.

Никита вышел молча, хотя его душил гнев и горячее словцо готово было сорваться с губ. Однако, выйдя из райотдела, он поразмыслил и сделал вывод, что легко отделался. По рассказам бывалых людей, попасть в милицию было легко, а вот выйти — очень непросто. Что-то здесь было не так. Такие обвинения и угрозы не произносят зря, а объявив — добиваются признания факта, чтобы завести уголовное дело. Найди они свидетелей — Сухову очень трудно было бы оправдаться. Но… что-то не клеилось. Или, наоборот, все прошло как надо, его решили попугать, и это удалось. Но зачем? Зачем его пугать?

Стоп!

Сухов замедлил шаг, глядя сквозь прохожих остановившимся взглядом. Уж не является ли этот странный вызов без последствий отголоском «печати зла»?! Никита качнул головой, отгоняя наваждение, обозвал себя в душе слабохарактерным, впечатлительным мистиком и поспешил к метро. Через полчаса он входил в мастерскую Ксении.

Сердце вдруг забилось часто и сильно, будто он бежал. А при виде склонившейся над мольбертом художницы — она работала над пейзажем — пришло страстное двойственное ощущение: его ждали и не хотели видеть одновременно! Чувство это все чаще приходило к Никите, и он даже как-то задумался о причине этой странности, но мастерская Красновой не способствовала самоанализу, мысли свернули в иное русло.

Он тихонько прошел за ее спиной в угол, где стояли столик, два кожаных кресла и вешалка, сел в одно из них и принялся разглядывать профиль девушки.

На ее лицо, когда она работала, хотелось смотреть не отрываясь, как на огонь костра или дождь. Когда она работала, то превращалась из феи приветливой доверчивости в фею милой сосредоточенности, и по лицу ее тихо бродили отголоски мыслей и чувств, переживаемых в данный момент. Никита мог часами наблюдать за ней, теряя счет времени, готовый убить всякого, кто посягнет на это существо, способное превращать безотрадное — в красивое, серость — в яркую многоцветность…

Одета Ксения была в голубой комбинезон, не скрывающий восхитительных форм тела. Волосы она заплела в косу, которая тяжелой короной украшала голову, открывая длинную шею с серебряной цепочкой на ней. В мочках ушей поблескивали серебряные сережки с сердоликом в форме листика березы. На среднем пальце левой руки — перстень с таким же камнем. Неброско, просто, но в этой простоте скрывался некий шарм и тонкий изыск, свойственный только истинному художнику — не в смысле профессии, в смысле свойств натуры.

— И долго ты намерен так сидеть? — раздался волнующий голос девушки.

— А? Д-да… — промямлил застигнутый врасплох Никита.

Ксения оглянулась. В глазах улыбка, лукавые искры, приветливость и готовность выслушать любое известие. Повинуясь зову интуиции, Никита подошел к ней и молча поцеловал в полураскрытые пунцовые губы, ответившие на поцелуй с неожиданно нежной силой. Минута длилась долго, а тишина в мастерской была такая, что ощущалось кипение крови — в губах, сердце и руках, сжимавших девичьи плечи. Затем, снова повинуясь властному зову интуиции, Никита разжал объятия, оторвался от Ксении и отступил на шаг. Девушка смотрела на него без улыбки. Глаза ее стали огромными, глубокими, и радость в них соседствовала с сомнением.

Никита стиснул зубы, отступил еще на шаг. Снова это загадочное сомнение, что и в глазах Толи Такэды. Ах, друзья мои, приятели, откуда же эти сомнения? Что вы такого видите во мне, что позволяет вам сомневаться?

— Надо же, — все тем же спокойным низким голосом произнесла девушка, — на двадцать седьмой день знакомства ты наконец соизволил поцеловать меня. Я думала, ты смелей.

— Ну что ты, я такой неуклюжий и робкий, — пробормотал Никита.

Девушка засмеялась, и напряжение ушло, разрядившись смехом. Но вкус поцелуя остался на губах и в памяти. Сравнить его было не с чем, ничего подобного Никита не переживал раньше, хотя и целовал девушек прежде. Как сказал бы Толя Такэда: счастье выпадает тому, кто его не ждет.

— Я пришел жаловаться, — продолжал танцор, с жадной робостью впитывая смех девушки и свет, исходивший от ее лица. — Понимаешь, вокруг меня что-то происходит, какие-то скрытые силы жонглируют событиями, а я лишь изредка ощущаю их присутствие. Плюс вот это. — Танцор кивнул на руку, закатав рукав рубашки над локтем, где красовалась звезда. — Подарок судьбы. Весть, как выражается Толя.

— Болит, мешает?

— Не мешает, но… действует на нервы. — Никита вспомнил реакцию пятна. — А стоит на него надавить, и…

Знакомый холодный разряд проколол руку от звезды до шеи, вонзился в затылок, растекся парализующим холодом по всему телу, заставил дрожать пальцы и губы. Раздался чей-то грохочуще-гулкий голос, показалось, в костях тела, позвоночника, в черепе произнес фразу на каком-то тарабарском языке, стих. И все прошло. Осталась только слабость в коленях и затихающий звон в голове.

— Что с тобой? — Никита увидел у лица испуганные глаза Ксении и обнаружил, что сидит в кресле. — Тебе плохо?

— Н-нет… все нормально… сейчас пройдет.

Ксения упорхнула куда-то и тут же принесла чашку холодного кофе.

— Пей, это взбодрит. — Посмотрела, как он пьет, отобрала чашку, положила одну ладонь на его затылок, вторую на лоб. — Теперь сиди тихо и думай о приятном.

Ладони у нее были мягкие, ласковые и в то же время сильные. От них исходила какая-то успокаивающая, живая прохлада и приятная бодрость. Через несколько минут Никита почувствовал себя окрепшим, восстановленным, отдохнувшим. Легкая нервная дрожь вокруг пятна звезды — словно по коже бродила «гусиная пупырчатость» — прошла… Страх в душе почти растаял, хотя Сухов знал, что он еще вернется. Загадка звезды угнетала, снова появилась идея сходить к косметологу и срезать участок кожи вместе со звездой. Если бы только была гарантия, что это поможет.

— К врачу не обращался? — поинтересовалась Ксения.

Танцор отрицательно качнул головой, криво улыбнулся.

— Тебе Толя рассказывал, как она появилась?

Ксения опустила глаза, потом прямо посмотрела на него.

— Рассказывал.

— И что ты об этом думаешь?

Девушка отвернулась, прошлась по мастерской, остановилась у мольберта с пейзажем… Сказала, не глядя на гостя:

— Ник, ты попал под колесо истории, хочешь ты этого или не хочешь. С появлением Вестника мир вокруг изменился и… и многое зависит от тебя лично. Многое, — подчеркнула она, искоса глянув на Никиту, — если не все. Если захочешь, в свое время ты узнаешь подробности. Но возврата к прежней жизни не будет. И ты — в большой опасности, в очень большой.

— Значит, ты все знаешь? — задумчиво проговорил Сухов, чувствуя, как впереди разверзается бездна.