— Пошли в обход, тут не пролезешь, — решил Йенс.
— А косуля за это время уже наверняка будет у торфяника, — нетерпеливо заметила Росси. — Там ее издали можно увидеть. Ну, ходу!
Марийн помалкивал и украдкой оглядывался назад. Наверное, вопреки здравому смыслу, все еще надеялся на чудо, что один человек вот-вот нагонит их. Йенс даже легонько подтолкнул его, чтобы Марийн не отставал.
Дети повернули влево и быстро пошли вдоль окраины бурелома. Им не раз попадались следы косуль. Однако, по-видимому, это были другие косули: их следы пролегли ровно, как по линейке. И главное, нигде на снегу не осталось борозды от проволочной сетки.
Чем ближе они подходили к опушке, за которой начинался торфяник, тем злее становился ветер. Опять они брели пригнувшись, проваливались в сугробы, совсем как утром, на поле, по ту сторону речки. Ликса тяжело переводила дыхание: ей трудно было угнаться за остальными. Ее лихорадило. Будь она дома, ее давно бы уложили в постель. Мама дала бы сразу всякие таблетки с непонятными названиями, вроде аминофеназона или берлицетина. Они у мамы всегда под рукой, в медицинской сумке. Мама и сама принимала их, когда ей случалось заболеть. Но все равно, заслышав телефонный звонок, она вставала и ехала по вызову к другим больным. Сколько раз Ликса рисовала себе, что это она мчится ночью на тряском мопеде, в защитных очках поверх головного платка, крепко сжимая руль в руках. Александре Куль всего одиннадцать лет, а она свое дело знает! Ликса хотела бы стать такой, как мама, — отзывчивой, всегда готовой помочь людям. Вот и сейчас Ликса думала о ней.
Лес внезапно оборвался. Впереди — группа невысоких берез, буйные заросли крушины и колючего терновника на опушке, а дальше начинались торфяники. Огромное пространство, покрытое застывшими белыми волнами, безотрадное, сиротливое под низко нависшей пеленой туч. С востока подкрадывалась вечерняя мгла. Мутный морозный туман уже размыл далекую линию горизонта. Ветер без устали ворошил ближние островки тростника и рогоза. Темные тугие початки сшибались и лопались, выпуская густые клубы семян, которые мгновенно уносил ветер.
Дети медленно продвигались вдоль опушки, надеясь напасть на свежий след, который выходил бы из чащи. Раза два они останавливались, пристально вглядываясь в даль. Все напрасно: никаких признаков жизни. Лишь завывает ледяной ветер да мечутся туда-сюда мерзлые стебли тростника.
— Здесь как на краю света, — горестно обронила Росси.
Йенс разочарованно и печально кивнул. Марийн угрюмо надвинул на лоб капюшон. Росси высказала то, что думал каждый из них. Теперь о судьбе косули даже ничего не узнаешь. Погибла, наверно. Они сделали все, что могли, и ничего не добились. Такова горькая правда.
Ликса больше всего боялась, что на обратном пути все будут угрюмо молчать, переживая, что у них ничего не вышло.
И тут случилось непредвиденное.
В кустах кто-то стоял. Какой-то человек. Его не сразу заметили и чуть было не прошли мимо. А он их не окликал.
Кашек.
Марийн вскрикнул и подскочил к нему, ткнулся лицом в холодную штормовку.
Кашек помедлил, потом осторожно отстранил Марийна. Кивнул в сторону бурелома и небрежно сказал:
— Она там.
Все замерли, не веря своим ушам. Им бы спросить сейчас Кашека: почему он вообще вернулся? Может, из-за Марийна? Или просто стыдно стало — и вспышки своей, и бегства? Кашек, судя по всему, не шел за ними следом, а сократил путь, обогнув чащу с противоположной стороны. Но теперь все это было неважно, важны были его слова.
— Ты… видел ее? — сразу охрипнув от волнения, спросил Йенс.
— Она как раз в этом месте хотела выбраться из чащи, но не хватило сил… В ветвях застряла. Я уже совсем близко к ней подобрался. Отсюда до нее метров десять, двенадцать… Только вот одному никак не управиться… Если б вдвоем…
— Я! — крикнул Марийн. — Я пойду!..
Кашек мягко тронул его за плечи.
— Нет, только не ты, — сказал он. — Тебе — другое задание. Смотреть в оба!
— На деревья, да? — непроизвольно втянув голову в плечи, спросила Росси.