Кара-хан замечал, как ходят желваки на скулах у некоторых крестьян, и по его толстым губам в разрыве черных волос лютой красной змейкой извивалась усмешка. «Распустились без хозяина, псы нечестивые!»
— Даю полчаса, чтобы каждый доставил сюда полный расчет. Теперь мне ждать некогда. Беру все: деньги, зерно, скот, одежду, меха и шкуры. У кого нечем платить, возьму мужчин в отряд работниками, девушек — заложницами. »
— Дехкане! — хрипло крикнул Азис, перебивая главаря банды. — Не давайте оборотню ничего! Эта земля и все, что на ней, теперь ваше. Сегодня сила за ним — так пусть он грабит силой. Своими руками не отдавайте ему ни зернышка! Дни Кара-хана сочтены, скоро он, как обложенный огнем скорпион, воткнет жало в собственный затылок!
— Заткните ему рот! — рявкнул Кара-хан.
Двое басмачей кинулись к Азису, стали бить его кулаками, втолкнули в рот грязную тряпку. Закричала, забилась в руках женщин мать Азиса, запричитали сестры. Белобородый отец его стоял в толпе недвижимый и безмолвный, как изваяние. Рядом молодой мужчина в белоснежной чалме, скрестив руки на груди, следил за происходящим печальными блескучими глазами. Кара-хан упер взгляд в ближнего.
— Что же ты, Алладад, не торопишься? Или мне взять твоего сына?
— Нет, господин, помилуй! — испугался крестьянин. — Какой из него воин в неполных шестнадцать? Разве может он воевать с солдатами, у которых пушки и бронемашины? Его сразу убьют.
— Коран говорит: двери рая открыты для павших за истинную веру, — заблеял тощий мулла.
Главарь жестом оборвал его и повернулся к старшему в отряде помещиков, указал на недвижного отца Азиса, мать, поникшую на руках соседок, плачущих сестер и шестилетнюю племянницу милиционера, жмущуюся к бабке.
— Сестер его возьмем с собой. Остальных — к яме. Маленькую — тоже, это злое семя его старшего брата, еще худшего врага ислама, чем связанный щенок.
Басмачи выхватили из толпы старого крестьянина, его жену и внучку, поволокли к промоине. Охнула толпа женщин, мужчины качнулись, но над головами людей прошел веер автоматных пуль, и они притихли. Рванулся и поник на веревках Азис. Над ямой старик словно очнулся, отпихнул девочку в сторону, оборотился к главарю банды:
— Кара-хан, я не прошу пощады ни себе, ни сыну, даже старой жене. Но зачем тебе жизнь ребенка, который еще ничего не понимает? Она же девочка, из нее даже мстителя не вырастет. Пощади ее, и небо простит тебе нашу смерть.
— Молчи, старая собака! Ты породил двух злейших врагов веры и родины — от таких, как они, все беды на нашей земле. Твой род должен исчезнуть, и он исчезнет. Благодари аллаха — я дарю тебе легкую смерть от пули. Молись, у меня мало времени.
— Всякая душа должна вкусить смерть, — заблеял тощий мулла стих из корана. — Один бог вечен...
— Стойте! — Молодой мужчина в белоснежной чалме вышел из толпы, — Кара-хан, ты не сделаешь этого. Разве «муджахеды» перестали быть мусульманами? Вы так часто ссылаетесь на коран, но коран запрещает насилие над слабыми и осуждает жестокость. Правительство отобрало твою землю и отдало им, так ты и воюй с правительством, а уж бог рассудит, кому даровать победу. В чем же вина этого старика, его жены и этого ребенка? Мусульманин должен прощать и врага, когда тот слаб, а разве они враги тебе?
— Враги! — Кара-хан сжал кулаки. — И ты — тоже! Кто ты?
— Я слуга аллаха, слушатель медресе. Прислан сюда учить детей грамоте, заветам пророка и образу жизни, угодному небу.
— Ты прислан беззаконной властью, ты слуга не бога, а шайтана, твой здешний мектеб[7] — рассадник коммунизма, а не истинной веры. Может быть, ты даже офицер ХАДа и прислан сюда шпионить?
Учитель грустно улыбнулся:
— Если назвать мула лошадью, он не перестанет быть мулом. В руках у меня, как видишь, коран. — Он поднял книгу над головой.
Лучше бы учитель промолчал. Кара-хан находился в том распаленном состоянии, когда малейшее возражение вызывает лишь слепящее бешенство. Он подскочил к учителю, вырвал книгу:
— Собака! Ты прикрываешь кораном черные замыслы кафиров и коммунистов. К яме его!
Учитель с неожиданной силой отвел руки подcкочивших к нему басмачей.
— Я знаю, почему ты свирепствуешь, Кара-хан, и почему даже учителя тебе ненавистны. Когда эти темные люди научатся читать, они увидят мир новыми глазами, потеряют страх перед такими, как ты, и тогда в горах не останется места насильникам.
Кара-хан захохотал:
— Я угадал, кто ты. И ты увидишь то время, когда все научатся читать. Может быть, тогда овцы станут жирнее, дыни слаще, а вода мокрей? Оставьте ему глаза, воины ислама. Но произносить священные стихи корана эти безбожные уста не должны. Сделайте так...