Подъем становился все труднее и опаснее. Нам приходилось идти почти по отвесным скальным стенам и по очень крутым россыпям. Ни с лошадьми, ни с оленями перевалить здесь было решительно невозможно.
Почти на каждом шагу мы разрывали длинные белые нити, составляющие крепящую основу своеобразных высокогорных паутин. Эти оригинальные паутины плелись по особому принципу и были мало похожи на сооружения пауков, живущих в лесном поясе. Весь характер паутин заставлял помнить о силе горных ветров.
От камня к камню, почти параллельно линии горизонта, проходила главная нить. На нее крепилось несколько боковых, менее массивных нитей. В центре этих переплетений только небольшое поле, величиной с тарелку, напоминало ловчую сеть. Главная нить — белая и очень толстая — по величине и внешнему виду напоминала жилку-сатурн диаметром в три десятых миллиметра. Она, разумеется, была слабее Сатурна такого же сечения, но для того чтобы разорвать ее, необходимо некоторое усилие. Порвав одну наиболее толстую нить, мы увидели, что она состоит из множества тончайших волоконец и по своему строению напоминает парашютный шнур. Хозяева этих сооружений очень невзрачны на вид, и многие лесные пауки, которых нам приходилось встречать внизу, казались куда более страшными злодеями.
Среди камней вилось множество мошки и комаров, кое-где среди россыпей попадались кузнечики. Иногда над склоном пролетала бабочка или пчела, а со скал струились красивые, звучные мелодии — это пели ярко окрашенные самцы пестрого каменного дрозда.
После очень тяжелого подъема мы подошли наконец к водораздельному гребню. Последние метры до гребня стремились пройти как можно скорее — так хотелось взглянуть за грани хребта.
Но там не удалось увидеть решительно ничего: вся долина реки Левого Улькана была заполнена серыми слоистыми облаками, так называемыми стратусами. Густым потоком они проносились над нами, переваливали за гребень горы и заполняли долину реки Малой Косы.
Мы стояли в густой пелене облаков; предметы, окружавшие нас, — россыпи, скалы, снежники — казались призрачными и были видны только с очень близкого расстояния.
Невдалеке просвечивало сквозь облако небольшое снежное пятно. Здесь можно вскипятить чай и подкрепить силы после утомительного подъема. Велижанин наполнил котелок снегом, а я с большим трудом набрал несколько сухих веток с единственного чахлого куста стланика, росшего на гребне водораздела, и разжег костер.
ОЛЕНЬ ИЛИ ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ!
Внезапно нам показалось, что по снежнику передвигается какой-то зверь — мы пристальнее всмотрелись в него и увидели северного оленя. Большой рогатый зверь огромными скачками несся вверх и через несколько мгновений уже достиг края снежника.
Схватив карабин, я бросился к скале, которая должна была скрыть меня от оленя, — оттуда было удобно стрелять. Из-за скалы стал хорошо виден весь снежник, но зверя на нем не было. Я замер и прислушался. Снежник со всех сторон был окружен подвижными россыпями, и уйти незамеченным олень не мог.
Густое облако, проплывавшее над снежником, в этот момент рассеялось, и, странное дело, снежник вдруг оказался совсем рядом, в двадцати шагах от скалы, и выглядел совсем иначе, чем сквозь проплывавшее облако. Зачем же нужно было бежать к нему, невольно возник вопрос. От костра до снежника было не более пятидесяти шагов — великолепная дистанция для стрельбы. И тут я вспомнил, что когда мы видели оленя, снежник казался очень большим и далеким.
Я вышел на снежник, с трудом удерживаясь на его крутой поверхности, и уже начал сомневаться в том, что здесь действительно был олень. Вбивая в снег ранты ботинок, я обошел снежник вокруг — оленьих следов на нем не было.
В том месте, где мы видели бегущего оленя, были оставлены на снегу совершенно свежие следы небольшой птицы. Я услышал знакомый голос и увидел самку пестрого каменного дрозда. Она только что подлетела к снежнику и села на россыпь рядом с ним. И тут же из-под камней выскочил пестрый и уже довольно крупный птенец и на моих глазах принял от матери какую-то насекоминку.
Странные происшествия могут происходить с человеком в «тумане облаков», на высоте двух тысяч метров над уровнем моря!
Мне вспомнилось, как однажды, в начале июня, во время охоты на нерпу, мы около часу объезжали большую льдину, подбираясь к двум куматканам — молодым нерпам. Над Байкалом стоял очень густой туман, и сквозь него было видно много лежащих на льдинах нерп, но почему-то именно эта пара нерпят привлекла наше внимание. Объехав льдину, мы стали подбираться к нерпятам. Делать это надо крайне осторожно: лед только что разошелся, чистой воды еще очень мало и все вокруг заполнено битым льдом. Нужно следить за тем, чтобы льдины не стучали об лодку и чтобы веселки не выглядывали из-за паруса.
Смущало то обстоятельство, что по мере приближения лодки к нерпятам они становились как будто немного меньше. Каково же было удивление и досада, когда, подъехав к нерпятам вплотную и уже приготовившись стрелять, мы увидели две рядом лежащие головешки, оставшиеся на месте охотничьего костра. Каждая из них была величиной с кулак.
После только что пережитого на перевале мы поняли, что в густом тумане, в пелене облаков можно увидеть самые необыкновенные вещи — небольшие предметы, даже крошечные зверьки могут казаться великанами. В густом тумане, в облаках, в трепещущем испарении снежников предметы теряют свои очертания, наблюдается неправильная передача их изображения. Наш «олень» оказался результатом преломления световых лучей, одним из вариантов явления рефракции.
Почему каменный дрозд, эта маленькая пичужка, показалась именно оленем, а не каким-нибудь другим зверем? Возможно, что птица действительно была похожа на оленя, но в основном это объяснялось, по-видимому, следствием определенной психологической настройки. Все время мы ждали встречи с северными оленями и поэтому увидели «оленя».
— Ты тоже видел оленя? — спросил я Велижанина, вернувшись к костру.
— Конечно, — ответил он.
— Мы не могли его видеть, — сказал я. — На снегу нет никаких звериных следов.
— Но я же хорошо видел его, — возразил Велижанин.
— Оленя не было, — сказал я, — сходи к снежнику, и ты убедишься в этом сам.
Если бы убедиться в этом не было возможности, мы всю жизнь были бы уверены в том, что видели оленя.
К ИСТОКАМ ЛЕВОГО УЛЬКАНА
После обеда мы начали спуск к истокам Левого Улькана, пробираясь меж скал и россыпей по неглубокому распадку. Идти было тяжело и не совсем безопасно — из-под ног с шумом вырывались камни, увлекая за собой мелкие обломки; все это с грохотом сползало вниз. Когда россыпь под ногами приходила в движение, а камни как будто оживали, становилось жутко. Казалось, что весь склон горы должен рухнуть на дно распадка и образовать там огромный каменный курган, навсегда похоронив нас под ним. Опасаясь ушибить идущего впереди случайно сорвавшимся камнем, мы держались на некотором расстоянии друг от друга.
Вскоре спуск стал более легким — мы вышли к вершине крошечного родничка со скальным ложем, россыпи по краям которого были закреплены лишайниками и кедровым стлаником. Здесь можно было немного ослабить напряжение и осмотреться вокруг. Спуск занял более полутора часов, хотя по прямой он не превышал одного километра.
Здесь, ниже, облачность постепенно рассеялась, и мы увидели впереди чудную картину. Пологие западные склоны Байкальского хребта плавно переходили в пояс таежных предгорий. Реки здесь имели сравнительно спокойный характер, были многоводнее и казались бесконечными, но все они в конце концов вливались в Лену.
Все, что мы видели сейчас, напоминало нам о прежних походах через перевалы из реки Улюнной в реку Светлую на Баргузицском хребте.
Далеко внизу сверкала на солнце река Левый Улькан. Ее верховья лежали в гольцах, но уже в полутора километрах от них начинался лес. В бинокль хорошо видны точеные маковки пихт, белые стволы берез, черные и многовершинные кроны кедров. Слева виден один из истоков Левого Улькана, в долине которого яркой каймой и пятнами выделялись луга. Широко вокруг простирались пологие сопки и темно-синий океан тайги, о котором так и тянуло сказать, что он «дремлет исполинским сном».