Со временем шутки становились все злее, все оскорбительнее. Их мишенью становятся исключительно члены президиума областной коллегии, по преимуществу сверстники Старкмета. В его розыгрышах явно ощущался привкус провокации, вроде бы еще не политической, но уже угрожающей. Любовные записочки, оставленные в кармане пиджака; намеки на внебрачные связи. То, что в иной ситуации оставалось бы банальной сплетней дурного пошиба, в советской атмосфере начала пятидесятых годов приобретало иной смысл — моральной и профессиональной дискредитации. В перечне партийных проступков супружеская измена (или как тогда писали в протоколах, сожительство с посторонней женщиной) считалось одним из самых тяжких, в отличие, например, от злоупотребления спиртными напитками. Получив информацию о внебрачной связи кого-то
219
из сотрудников, партийные органы немедленно начинали следствие: «проверялись факты его измены жене». Кого-то ловили, кого-то нет. Наказывали разоблаченных любовников строго: снятием с работы, исключением из партии, публичными разбирательствами на собраниях. Задетые сплетней коллеги искали случая свести счеты. Однажды он предоставился. За обедом в кафе «Кама» 6 декабря 1952 г. Евгений Александрович объясняет одному из сотрапезников — своему удачливому сопернику по коллегии, что тому не быть в аспирантуре: «Евреев не берут». Тот возражает: «У тебя старорежимные взгляды. После Октябрьской революции все поменялось». Старкмет срывается: «Таким, как ты Октябрьская революция все дала. Мне она не дала ничего». Напуганная компания немедленно покидает кафе. Собеседник Старкмета делает официальное заявление в президиум коллегии. Ровно через месяц (6 января 1953 г.) после злополучного обеда президиум исключает Е. А. Старкмета из коллегии адвокатов. Старкмет пытается сопротивляться, пишет во все инстанции пространные заявления, обличает обидчиков, оправдывается, нападает, но все тщетно. Он сумеет причинить неприятности своим гонителям, но себя не реабилитирует.
Приятельские отношения с таким человеком ни И.С.Ною, ни В. В. Пугачеву симпатий в университетской среде не добавляли.
«Молотовский университет, — по строгому замечанию А. Буш-макова, — практически утратил традиции дореволюционного университета, характерные для него еще в двадцатые годы»1. Это было рядовое советское учреждение с правильно подобранными кадрами: не такое ответственное, как городской партийный комитет, но и не такое выморочное, как областная коллегия адвокатов. Сравнение университета с юридической коллегией не случайно. В соответствии со сходными статусами в сталинской государственной машине они были сборными пунктами для людей, хотя и обладавших некоторым образованием (в коллегию могли быть приняты, однако, и люди с семилеткой за плечами), но недостаточно пригодных для работы на более ответственных участках — или по инвалидности, или по анкетным данным, или по неполному политическому доверию.
Люди, в университете служившие, вели себя, как полагается чиновникам средней руки в областном городе: исправно приходили на кафедру, выполняли непомерную преподавательскую нагрузку, часами сидели на партийных собраниях, писали многочисленные отчеты
103
и справки. В свободное время выстаивали в очередях за продуктами, добывали мануфактуру, потом возвращались домой в тесные комнаты в коммунальных квартирах, в покосившихся деревянных домиках дореволюционной постройки, в бараках и общежитиях. Много и часто пили. Быт был скудным и нечистым. Партийное бюро университета на своих регулярных заседаниях вновь и вновь выясняло обстоятельства коммунальных склок, семейных неурядиц, пьяных скандалов и внебрачных связей. Уличенные в неблаговидном поведении преподаватели с партийными билетами признавали свои ошибки. Их сурово и принципиально осуждали. Те давали заверения, впредь такого не допускать — все возвращалось на круги своя. Делалось все примерно так. Признание: «Близкие отношения с т. 3-м продолжались все лето. Я совершенно не имела мысли разбить семью т. 3-на. В пьяном виде я, действительно, появлялась в общежитии работников университета». Осуждение." «Она неправильно утверждает, что якобы стала жертвой неправильного поведения т. 3-на. Тов. С. забыла, по-видимому, что она является работником идеологического фронта». Заверение: «Близких отношений с т. 3-м больше не будет. Однако она не гарантирует возможность столкновения с женой 3-на, ибо это зависит не только от меня, но и от т. 3-ой. Если бюро считает необходимым возобновить обсуждение этого вопроса, то необходимо вызвать меня и т. 3-на». Наказание: «Указать т. С. на неправильное поведение в быту и предупредить ее о недопущении впредь такого поведения»1.