Во-первых, не вызывает никаких сомнений тот факт, что тов. Зудин попал в университет по инициативе т. Ноя. (...) Во-вторых, тов. Ной не может не видеть, а если все-таки не видит, то тем хуже для него, что тов. Зудин уж если не совсем — даже с точки зрения тов. Ноя — не
245
пригоден для преподавания в вузе, то грешит, по крайней мере, плохим качеством своих лекций. Но где, кто и когда слышал, чтобы тов. Ной критиковал тов. Зудина, хотя бы не с такой страстью, с какой тов. Ной критикует других, но хотя бы даже по шерсти, а не против шерсти? Нигде, никто и никогда в партийной организации этого не слышал. Наоборот, тов. Ной всячески выгораживает и защищает т. Зудина, применяя, как правило, активную оборону. (...) Это, товарищи, гипноз общественного мнения. Это нечестный прием. Но у нас есть противогипнозный иммунитет, называется он политической бдительностью, и Вам, тов. Ной, бросающему в реку массу мелких щеп, не скрыть от окружающих плывущее большое бревно. В-третьих, если раньше, в начале существования юридического факультета тов. Ной был скромнее и трудолюбивее, то со временем он зазнался и возомнил, что он безгрешен, как в научном отношении, так и в партийном отношении(...) Партия и государство дали возможность тов. Ною получить высшее образование, закончить аспирантуру, получить ученую степень кандидата наук. Чем воздает т. Ной за эту заботу? Первое — погоней за длинным рублем (...) Вспомните, как Вы (...) терроризировали студентов на экзамене по уголовному процессу, мучая и пытая их по нескольку часов, придираясь к малейшим оговоркам и оплошностям, искусственно создавая атмосферу нервозности и паники среди студентов. Делать из мухи слона, что касается других, и превращать слона в муху, что касается себя, — вот ваша тактическая линия, тов. Ной. Это ли не позорное лицемерие, это ли не отвратительное двуличие, спрашиваю я вас, тов. Ной? (...) Я считаю, что на юридическом факультете образовалась злокачественная опухоль (...) Необходимо (...) принять в отношении т. т. Ной и Зудина решение о проведении неотложной хирургической операции с применением самых современных инструментов партийной дисциплины».
Я встречал В. А. Трефилова на излете его партийной карьеры. Он тогда заведовал кафедрой политической экономии в Пермском политехническом институте. В памяти сохранилось немногое: серое с зеленоватым отливом пиджачное сукно, неяркий галстук, плотно сдвинутые губы, придававшие мясистому лицу всегда брюзгливое выражение, равнодушный взгляд из-под очков, аккуратно зачесанные назад поредевшие и посеревшие волосы. Лекции свои он читал, не отрываясь от конспекта. Этот образ исполнительного чиновника никак не соотносится с фигурой пламенного оратора, увлеченно цитирующего художественные тексты. Впрочем, время меняет людей.
Сам доклад заслуживает отдельного разговора. Он весь выдержан в сталинском стиле. Автор (или авторы) сначала предложил
103
систему координат. По одной оси расположил полярные значения: «хороший человек» — «плохой человек». По другой оси, перпендикулярной к ней: «честный человек» — «бесчестный человек». Создал поле. Нашел в нем точки для размещения главных персонажей доклада — мишеней для критики — в верхнем правом углу. Ной и Зудин — одновременно и дурные, и бесчестные люди. После этого к ним добавляются новые негативные определения: беспринципные, ограниченные, тупые, двуличные, лицемерные. Под готовые значения подвёрстываются эмоционально окрашенные повторяемые аргументы. Вне контекста они слабы. «Мурку» пел или студентов на экзамене гонял. Однако внутри очерченного поля они приобретают зловещий смысл. Докладчик использует фольклорный прием кумулятивности: ничтожный факт становится звеном в цепи событий, влекущих за собой моральную катастрофу. Повторы следуют за повторами, что резко усиливает эмоциональное воздействие речи на слушателей. Повторюсь и я. Это сталинский стиль: «всего пять или десять процентов истины тождественны целостной картине, чуть приметная, третьестепенная тенденция, прослеженная в ее гипотетическом развитии, "целиком и полностью" вытесняет вроде бы куда более массивные, весомые факторы, обреченные, однако, на регресс и уничтожение, а потому наделенные уже сейчас крайне зыбким онтологическим статусом»1.