1 Лященко - Пегову. 26.08.1947 г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 79-80.
2 Протокол № 1 заседаний Ученого Совета. 5.01.1949 Г.//ГАПОФ. р1117. On. 1. Д. 157. Л. 6.
3 Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 65.
103
выдвинуть тех ораторов, которые были нужны; умел вовремя поставить на голосование предложение; знал, чего можно добиться, и умел добиваться, чего хотел»1. Вряд ли сотрудники К.М. Хмелевского читали этот забытый и запрещенный некролог, но действовали по описанной схеме.
Как полагалось, в начале собрания — с 5 до 8 вечера — зачитывалось письмо ЦК ВКП(б). Сразу же после этого на трибуну поднялись подготовленные ораторы, выразившие полную поддержку позиции партийного руководства, повторившие основные риторические обороты, содержавшиеся в директивном тексте, осудившие — в очень осторожных выражениях — неназванных людей, сочувствовавших В. В. Парину: «Те разговоры, которые были здесь, что он пал жертвой, должны быть прекращены». Один из ораторов подверг критике и Б. В. Парина: «Он беззастенчиво рекламирует свои работы в форме, не приемлемой для ученого». И только после этого слово было предоставлено М. А. Козе, на высокой ноте разоблачавшему кумиров вчерашнего дня: «Существовал культ Париных в институте. Возьмите Париных — отец, сын и второй сын, который оказался шпионом. По мере возвышения Париных у нас создавался своеобразный культ Париных; о них говорили по радио, в газете, и сами они себя рекламировали. В нашем медицинском институте дирекция весьма сочувственно относилась ко всему этому. <...> Надо сказать, Ларины разделывались с теми, кто осмеливался справедливо их критиковать. Возьмите случаи с Шац, с Налимо-вой, с Шиповым. Об этом все знают. Мне кажется, что на этот культ Париных, я бы сказал, паринизм в нашем институте, должны были обратить внимание дирекция, партийные и советские организации. Ведь это ведет к весьма тяжелым общественным последствиям, которые отражаются на воспитании молодежи, на молодых врачах. Нам нужно быть очень бдительными и, наконец, в отношении дел, нам нужно ликвидировать все отрицательные моменты, которые связаны с паринизмом».
Следующим оратором был Б. В. Парин, который в ясных и сильных выражениях отмежевался от брата: «На нашу фамилию, фамилию, которую я ношу, брошено темное позорное пятно преступными деяниями моего брата. Я считаю своим долгом здесь на партийном собрании заявить, что у меня больше нет брата, т. к. я не могу считать своим братом человека, который, встав на путь низкопоклонства
1 Троцкий Л. Памяти Свердлова//Луначарский и др. Силуэты: политические портреты. М., 1990. С. 334.
64
и раболепства перед американцами, оказался предателем советского народа». После него выступили еще двое ораторов. Затем ввиду позднего времени председательствующий собрание прервал, назначив его продолжение на следующий день.
Профессор Б. В. Соколов говорил о необходимости повышения бдительности. Профессор П. А. Гузиков, присутствовавший в Москве на суде чести, рассказывал о своих впечатлениях от процесса, несколько отредактировав их в соответствии с требованиями момента. Далее он говорил о причинах, «которые способствуют человеку скатиться, предать родину», но не назвал ни одного имени, несмотря на призывы секретаря обкома и реплики из зала: «тов. Ершов — боитесь назвать фамилию? Тов. Гузиков — Вы этой болезнью, тов. Ершов, не страдаете? Тов. Лященко — Вы обиделись? Тов. Гузиков — Нет, я не обиделся». Опять же не называя имен, профессор Гузиков вступил в полемику с М. А. Козой: «Здесь люди выступали и говорили о засилии профессора Парина, что он все захватил в свои руки, что П. П. Сум-баев все это поощряет. Это мы сейчас говорим, а почему в течение ряда лет мы об этом молчали, не говорили. Почему мы мало критиковали действия Парина и других?». И только после них слово предоставили доценту Щеголеву назвавшему выступление Б. В. Парина неискренним и обвинившим его — вкупе с профессором Б. М. Соколовым — в низкопоклонстве перед Западом. Далее он сообщил о том, что дети профессуры пользуются в институте неоправданными привилегиями: «Правительство запрещает работать при непосредственном подчинении мужу и жене и близким родственникам. У нас же формирование кафедр часто такое: где папаша — там и сын. Поехал ли хоть один сын научного работника, или сын профессора поработать на периферию в наше здравоохранение? Нет, не поехал! Все они остаются тут. Что это? Исключительный букет каких-то талантов? Нет, так в действительности не бывает». После него, чтобы сгладить впечатление от речи Щеголева, на трибуну пригласили несколько профессоров и историка партии, а затем снова предоставили слово Б. В. Парину. Ему пришлось в подробностях рассказать о последних разговорах с братом, сознаться в том, что он сначала не верил в его виновность, вновь — в еще более резких выражениях — от него отмежеваться; под градом враждебных реплик защитить свое право заботиться о племянниках («Я считаю, что ничего особенного нет, что я помогаю несовершеннолетним детям».), напомнить о сталинской максиме: «Сын за отца не отвечает», отклонить все упреки в низкопоклонстве перед Западом и высказать свое недоумение запоздалой и необъективной критикой в свой адрес: «Я не хочу сказать, что была