Эдуардо Эрас Леон
Мы, оставшиеся в живых, кому мы обязаны жизнью?
Эдуардо
I
Война окончена, и ты жив. Ты возвращаешься, едешь все эти километры, что кажутся тебе нескончаемыми, сжимая кулаки и радуясь одержанной победе, которая овевает твою винтовку и твой берет.
Все зовут тебя героем. Потому что ты ведешь грузовики, отмеченные печатью несчастья, которые те, другие, привезли на своих кораблях. И ты чувствуешь себя героем. И гордишься победой, потому что в каждой деревне, через которую ты проезжаешь, тебя приветствуют, тебе кричат, тебе бросают цветы прямо в лицо.
Грузовики останавливаются, и толпа приближается к тебе. Все говорят разом о своей безграничной радости, а ты никого не слышишь, будто оглох от долгого ожидания слов, которые так хотел услышать. И ты лучше понимаешь язык жестов, прикосновения рук к твоей одежде, ручонок детей, которые трогают твою винтовку и выпрашивают у тебя патроны или лоскутки вражеской маскировочной одежды, прикрепленные к твоему берету, и одна женщина дарит тебе карамель, а другая — цветок, но ты лишь улыбаешься им. Старушка подносит тебе стакан холодной, почти ледяной воды. И вдруг ты перестаешь смотреть на всех остальных. И смотришь только на эту старушку, и, пока пьешь воду, ты смотришь на нее и сам себе задаешь вопрос: возможно ли? неужели она — та самая? Ты протягиваешь руку, пытаешься задержать ее, но она уходит прежде, чем ты успеваешь ее спросить об этом… Грузовик трогается. А ты все смотришь ей вслед. Ты думаешь только о старушке, которая не захотела тебя подождать…
…То ли еще ночь, то ли уже предрассветные сумерки. Грузовики сбавляют ход. Никто не ноет, никто не разговаривает. Все молчат. Поселок, через который вы едете, погружен во мрак. Улицы пустынны. Поселок словно вымер. Все слегка настораживаются. Переглядываются. Сжимают винтовки. Один из бойцов говорит тебе:
— Здесь что, никого нет? Нет никого, а?
— Кажется, нет, — отвечаешь ты.
Другой шепчет:
— Похоже, что так.
— Да, похоже, — говоришь ты.
Но ведь и впрямь никого. Машины продолжают следовать через поселок.
Ты дышишь с трудом, будто тебе не хватает воздуха. «Холодно здесь», — думаешь ты. И смотришь на других. В грузовике действительно страшно холодно, и нет никого вокруг. И темно. Но вот поселок кончается.
— Смотри! Там огонек, — говорят тебе.
Огонек в мертвом поселке. Значит, в нем кто—то есть. И все смотрят. Все хотят увидеть этот огонек. А рядом с огоньком — тень. Маленькая тень. Грузовики сбавляют ход, потому что со всех машин хотят разглядеть, кто же это. И вот ты видишь женщину. У нее в руках платок, развевающийся на ветру. Лицо у нее морщинистое, но приятное, улыбающееся всем, кто едет в грузовиках. Рука ее, сжимающая платок, то поднимается, то опускается, повинуясь порывам ветра. И кажется, что платок вот—вот упадет, но рука вновь поднимается, и платок мягко полощется, и с лица старушки не сходит улыбка. А грузовики все едут, и нежное тепло охватывает всех, и все поворачивают головы, и смотрят, и не разговаривают, а старушка стоит все на том же месте со своим развевающимся платком. Тебе видно ее лицо, и руки, и платок, и движение воздуха, и нежное улыбающееся лицо, и она не уходит и продолжает стоять как вкопанная, и тебе долго виден постепенно удаляющийся огонек.
Грузовики едут все так же не спеша, но настроение у людей меняется. Все приподнимают головы и начинают тихо петь…
II
Грузовики подъезжают к сентралю. Ты приказываешь всем оставаться на местах: Дионисио распорядился ждать его. И ты смотришь, как он идет к штабу. Скоро в бой! Ты шагаешь к голове колонны.
Возвращаешься. «Что такое бой?» — спрашиваешь ты себя. Ты этого не знаешь, но представляешь, как, подхваченный радостью от полученного боевого приказа, прыгаешь в грузовик…
Ты шагаешь вдоль грузовиков. Всем хочется курить. Еще никто не спросил у тебя на это разрешения, но ты уже чувствуешь, что вот—вот спросят.
— Не курить, — говоришь ты. — Здесь нельзя курить! — повторяешь ты и выбрасываешь сигару, которую держал в руке.
С удивлением ловишь себя на том, что каждую минуту посматриваешь на часы. «Как же он долго!» — думаешь ты. Ты подходишь к последнему грузовику, и кто—то приближается к тебе.