Постепенно ко мне вернулось некое подобие сознания, потом пришло ощущение страшной усталости. Поначалу я ничего не мог вспомнить, но через какое-то время чувства восстановились. Ноги сводила адская боль, шевелить ими я не мог. Они словно отнялись. На шее и вдоль позвоночника ощущался холод, уши онемели и ужасно болели. Только в груди чувствовалось тепло, которое казалось необычайно приятным. Мое состояние было, если так можно выразиться, физическим кошмаром, поскольку какая-то тяжесть на груди почти не давала дышать.
Это полубеспамятство продолжалось довольно долго, и когда оно стало проходить, я, похоже, заснул или потерял сознание. Потом я почувствовал тошноту, как при первых приступах морской болезни, и страстное желание освободиться от чего-то… хотя я и сам не знал от чего. Вокруг царила полнейшая тишина, как будто весь мир погрузился в сон или умер… было слышно лишь тяжелое дыхание, похожее на звериное, которое раздавалось совсем рядом. Я ощутил прикосновение к горлу, и тут пришло полное осознание ужасной правды, от которой кровь застыла у меня в жилах. Какое-то большое животное лежало у меня на груди и лизало шею. Я не осмелился пошевелиться, так как некий внутренний инстинкт самосохранения подсказал, что нужно лежать неподвижно. Однако зверь, кажется, почувствовал происшедшую во мне перемену и поднял голову. Сквозь ресницы я увидел над собой пару больших горящих глаз огромного волка. В раскрытой красной пасти блеснули острые зубы. Я почувствовал горячее дыхание, частое и зловонное.
На какое-то время я снова провалился в бездну беспамятства. Потом меня привело в сознание глухое рычание, прерываемое звуками, похожими на лай, которые повторялись снова и снова. Затем мне показалось, что издалека донеслись звуки множества голосов, которые в унисон повторяли: «Хола! Хола!» Осторожно я приподнял голову и посмотрел в том направлении, откуда они слышались, но могильные плиты мешали что-либо разглядеть. Волк по-прежнему продолжал лаять странным образом, вдоль зарослей кипариса я заметил какое-то красное свечение, которое, похоже, двигалось на звук. Чем ближе слышались голоса, тем быстрее и громче лаял волк. Сам я издавать какие-либо звуки или шевелиться боялся. Свечение приближалось, двигалось по белой пелене. Потом из-за деревьев разом появился целый отряд всадников с факелами в руках, они ехали рысью. Волк поднялся с моей груди и бросился по направлению к кладбищу. Я увидел, как один из кавалеристов (а то, что это были именно кавалеристы, было ясно по их головным уборам и длинным военным сюртукам) вскинул карабин и прицелился. Скакавший рядом с ним ударил его снизу по руке, и пуля просвистела у меня над головой. Несомненно, он принял меня за волка. Другой кавалерист, должно быть, заметил убегающего зверя, прогремел еще один выстрел. После этого отряд конников устремился вперед, кто-то направился ко мне, а кто-то поскакал следом за серым, растворившимся среди заснеженных кипарисов.
Когда они приблизились, я попытался пошевелиться, но силы покинули меня совершенно, хоть я и мог видеть и слышать все, что происходило вокруг. Двое или трое солдат спешились и опустились на колени рядом со мной. Один из них приподнял мне голову и приложил руку к груди.
– Хорошие новости, друзья! – крикнул он. – У него еще бьется сердце!
Потом мне в рот влили несколько глотков бренди, которое оживило меня настолько, что я смог полностью раскрыть глаза и осмотреться. Среди деревьев носились огни и тени, было слышно, как перекрикиваются люди. Все начали съезжаться в нашу сторону, испуганно переговариваясь. Из лабиринта могил показались солдаты с факелами, глаза их были безумны. Когда все собрались вокруг меня, те, кто был рядом, взволнованно спросили:
– Ну что, вы нашли его?
Последовал быстрый ответ:
– Нет! Нет! Едем обратно… скорее! В этом месте нельзя оставаться. Тем более в эту ночь!
– Так что это было? – одновременно спросили с нескольких сторон. И тут же все начали говорить одновременно, как будто поддавшись какому-то единому порыву. Но во всех голосах чувствовалась неуверенность и боязнь произнести вслух свои мысли:
– Это… это… было оно! – пробормотал один из солдат, явно потерявший на какое-то время способность рассуждать здраво.