При пріемѣ нашего посольства одѣтъ онъ былъ очень просто, въ обыкновенный адрясовый халатъ; на головѣ бѣлая кисейная чалма безъ всякихъ вышивокъ и украшеній. Во время разговора сидѣлъ онъ нѣсколько наклонившись впередъ и засунувъ кисти сложенныхъ рукъ въ опушенные мѣхомъ просторные рукава халата. Говоритъ пріятнымъ теноромъ и тихимъ голосомъ, но быстро и отрывисто, слушаетъ очень вдумчиво, какъ бы стараясь уловить и запечатлѣть въ себѣ каждое слово, каждый малѣйшій оттѣнокъ обращенной къ нему рѣчи. Разговоръ съ нимъ впервые за все время нашего пребыванія въ бухарскихъ предѣлахъ обошелся безъ стереотипныхъ изъявленій дружественныхъ чувствъ «маленькой» Бухары къ «великой» Россіи и соображеній о томъ, насколько нужны для первой неизмѣнная дружба и покровительство послѣдней. Онъ просто заявилъ, что очень радъ видѣть насъ у себя, что отецъ уже заранѣе писалъ ему о предстоящемъ прибытіи русскаго посольства, поручая принять его членовъ какъ можно лучше; затѣмъ спросилъ, какъ мы нашли здоровье его отца, хорошо ли совершили нашъ путъ и долго ли пробыли въ Бухарѣ, а въ заключеніе просилъ погостить у него дня три, если можно. Но когда князь заявилъ, что въ силу телеграммы генералъ-губернатора посольство должно торопиться въ Ташкентъ и долѣе однѣхъ сутокъ оставаться въ Кермине не можетъ, то тюря-джанъ не сталъ настаивать и поднялся съ мѣста, подавъ тѣмъ знакъ къ окончанію аудіенціи.
Послѣ поочереднаго рукопожатія мы уже выходили было изъ комнаты, какъ вдругъ, словно вспомнивъ что-то, онъ обратился къ маіору Байтокову:
— Ахъ, да, мнѣ сказывали, что съ вами есть команда казаковъ?
— Есть, ваше степенство.
— Могу я просить князя, чтобы мнѣ ее показали? Мнѣ очень бы хотѣлось ихъ видѣть.
Байтоковъ перевелъ это князю, который, конечно, изъявилъ полную готовность удовлетворить желаніе тюря-джана, а этотъ послѣдній отъ души поблагодарилъ его за это и на томъ мы разстались.
Наша конвойная команда немедленно представилась тюря-джану подъ начальствомъ браваго урядника Толстова, который ввелъ свой спѣшенный взводъ во внутренній дворикъ справа рядами и выстроилъ его во фронтъ противъ оконъ пріемной. Сеидъ-Абдулъ-Агатъ-ханъ, показавшись въ окнѣ, привѣтствовалъ казаковъ движеніемъ правой руки, приподнявъ ее къ чалмѣ. Тѣ дружно гаркнули ему на это «здравія желаемъ вашему степенству!» и затѣмъ по командѣ вынули шашки, взяли «на плечо», «на краулъ», опять «на плечо» и вложили ихъ въ ножны. Этимъ и кончилось представленіе конвоя, который въ заключеніе пропарадировадъ мимо оконъ справа рядами. Но замѣчательно, что изо всѣхъ бековъ и высшихъ военныхъ чиновъ бухарскихъ единственно Сеидъ-Абдулъ-Агатъ-ханъ поинтересовался нашими казаками.
У него есть тоже своя политическая партія; неизвѣстно лишь, насколько самъ онъ причастенъ ея планамъ и мечтаніямъ. Это все та же партія бухарскихъ такъ-сказать «націоналовъ», о которой я упоминалъ уже раньше. Ея завѣтное стремленіе заключается въ возстановленіи полной независимости Бухары во всемъ ея прежнемъ величіи. Къ сожалѣнію, при этомъ только упускается изъ виду взаимное отношеніе средствъ и силъ Бухары и Россіи, что впрочемъ и немудрено при совершенномъ невѣжествѣ ходжей и ишановъ, изъ коихъ и состоятъ партія «націоналовъ», живущихъ мыслію въ прошломъ и закрывающихъ глаза на настоящее, Имъ кажется, что эмиру стоило бы только захотѣть и съ помощію Аллаха возрожденіе могущественной Бухары совершилось бы какъ по щучьему велѣнію; но эмиръ-де не хочетъ, потому что продалъ Бухару русскимъ. Купцы, напримѣръ, особенно изъ тѣхъ, что ѣздятъ на Макарьевскую, никакихъ такихъ иллюзій не питаютъ и ни къ какимъ подобнымъ партіямъ не принадлежатъ, но это именно потому, что они практически, съ наглядки могутъ соразмѣрять и взвѣшивать силы и средства Бухары и Россіи. Впрочемъ, какое дѣло высокомудрымъ ишанамъ и ходжамъ до аршинниковъ-купцовъ, и станутъ они еще «преклонять свой благородный слухъ на нихъ низменныя рѣчи»!
Одна фракція «національной» партіи, извѣстная подъ названіемъ «Каршинской», придерживается (разумѣется втайнѣ) мятежнаго Катты-тюря, старшаго сына эмира; другая же, «Керминенская», упованія свои возлагаетъ на Абдулъ-Агата. Еще въ Бухарѣ было мнѣ доставлено секретное свѣдѣніе о надеждахъ и планахъ керминенскихъ націоналовъ, которые въ личномъ характерѣ Абдулъ-Агата усматриваютъ залогъ ихъ осуществимости. Не касаясь вопроса о томъ, насколько эти планы разумно цѣлесообразны и вообще осуществимы, я только ради курьеза раскажу ихъ сущность, какъ мнѣ самому ихъ передавали.
Исходная точка керминенскихъ плановъ, это кончина нынѣшняго эмира, когда, по извѣстному средне-азіятскому обыкновенію, неминуемо возникнетъ между его сыновьями и родственниками борьба и усобица за захватъ власти. Изгнанный Катты-тюря, какъ извѣстно, лишенъ отцомъ всѣхъ правъ не только на ханство, но и на какое бы то ни было наслѣдіе въ бухарскихъ предѣлахъ. Это однако не устраняетъ для него возможности домогаться ихъ всѣми путями послѣ смерти эмира, при помощи своей партіи. Для этого потребуется свергнуть какимъ бы то ни было способомъ Абдулъ-Агата, когда послѣдній займетъ тронъ Бухары, къ чему нынѣшній эмиръ и прочитъ его уже заранѣе. Но вступая законнымъ путемъ въ Бухару, Абдулъ-Агатъ, для успѣшной борьбы со старшимъ братомъ, долженъ будетъ обратиться къ помощи Россіи, а это такой шагъ, который неминуемо возстановитъ противъ него всѣхъ «націоналовъ» безъ различія партій. Притомъ же «Керминенцы» знаютъ, что если возьметъ верхъ Катты-тюря, то всѣ вліятельныя, выгодныя мѣста и высшія должности въ ханствѣ сполна перейдутъ въ руки «Каршинцевъ», и тѣмъ самымъ ихъ собственная партія будетъ устранена отъ дѣлъ и обречена на ничтожество, если даже не на «прирѣзъ». Они полагаютъ, что для Россіи безразлично, кто бы ни сидѣлъ на Бухарскомъ ханствѣ, лишь бы сидящій былъ всегда и во всемъ ея покорнѣйшимъ слугой; они полагаютъ также, что если сядетъ даже Катты-тюря, то и онъ волей-неволей долженъ будетъ слѣдовать въ отношеніи къ русскимъ нынѣшней политикѣ своего отца, такъ какъ самостоятельно держаться противъ Россіи на равнинахъ, да еще при томъ условіи, что она владѣетъ водой Зерашпана, невозможно. Поэтому вся равнинная, степная часть Бухарскаго ханства для будущей борьбы за независимость ни въ какой разсчетъ не принимается. Планъ этой борьбы разсчитываетъ на хорошо населенныя, хлѣбородныя горныя бекства, то-есть на всю вообще юго-восточную часть ханства, которая представляетъ собою обширную страну, вдоль и поперекъ изрѣзанную горными узлами, высокими хребтами, отвѣсными скалами, глубокими пропастями, словомъ, такую мѣстность, гдѣ по выраженію нашихъ казаковъ, бывавшихъ тамъ съ учеными экспедиціями, «самъ чортъ глину мѣсилъ». Въ случаѣ смерти эмира, Сеидъ-Абдулъ-Агатъ, по плану «Керминенцевъ», долженъ ѣхать не въ Бухару, а какъ можно скорѣе пробираться въ горы, куда-нибудь въ родѣ Бальджуана или Дарваза, и тамъ, опираясь свободнымъ тыломъ на пограничную съ Афганистаномъ рѣку Пянджъ, объявить «газаватъ» — священную войну за вѣру противъ «урусъ-кяфыровъ», словомъ, устроить намъ новый Кавказъ, и тогда «Каршинцы» потеряютъ свою raison d'etre, такъ какъ вокругъ гази Сеидъ-Абдулъ-Агатъ хана, во имя его принципа, должны будутъ, сплотиться, всѣ правовѣрные безъ различія партій. Предполагается, что русскіе либо не захотятъ повторять свой опытъ съ новымъ Кавказомъ, и потому, войдя съ бухарцами въ добровольное соглашеніе, возвратятъ имъ Самаркандъ съ истоками Зеравшана; либо что они будутъ много лѣтъ истощаться безъ всякой для себя пользы на веденіе трудной горной войны, при невозможности обойти противника съ тыла, откуда, между тѣмъ, противникъ будетъ получать всѣ свои средства для веденія этой войны; въ концѣ концовъ, все это надоѣстъ русскимъ, они плюнутъ и уйдутъ изъ Туркестана, и тогда Бухара снова возсіяетъ всѣмъ блескомъ своего былаго величія.