«Честно признаться не до конца, но ведь практически тоже самое есть и в нашем обществе.»
«В том-то и суть!», – снова начал Дан.
«Здесь это всё жёстко ограничено, но основной принцип остается неизменным. Когда я прибыл сюда, то упорно не хотел социализироваться с местным обществом. Мне было противно, но потом мой банальный интерес заставил меня выходить на улицу и знаешь что?», – я молчал и внимательно слушал его, потягивая вонючий кофе.
«Я встречал очень мало людей, в основном полицаев. Особенно пустынно в выходные дни и в дальних уголках города. Я так погулял на «свежем воздухе» и через некоторое время очень серьезно заболел. А знаешь почему? Весь Амьрют испытывает колоссальную загрязненность. Мне рассказывали мужики, когда я добрался до речки. Они говорили, что в реку выбрасываются отбросы, а в атмосфере так вообще жуть, что летает. Полная загрязненность воздуха, вот почему все полицейские ходят в шлемах. Нет, если недолго проводить время, то ничего критичного не будет. За себя не переживай: ты вернешься домой в хороший климат, и все смоет, но вот мне до гроба дышать этим. Благо, что есть фильтры в домах. Вот представь, что так по всей стране, а не только в Норсипе. Норсип – это ещё глухая провинция, ты бы видел, что творится в центре. Да я сам многое, что повидал! Предприятия не соблюдают никакую технику безопасности, они лишь производят продукцию и поскорее отправляют в столицу – на продажу. Нам же приходит финансирование, на полицию по большей части и на то, чтобы население не сдохло. Ведь кто-то должен работать, верно? Людям, чтобы те не возмущались и не боялись, дают все радости жизни: интернет, трансляции, еду, хоть и не натуральную. Все то, что необходимо стандартному потребителю. Здесь только есть суровый закон, который контролирует активность каждого, но не суть. Кстати, не только из-за воздуха, а скорее из-за того, что некуда выйти люди сидят дома. Да если так подумать, то действительно в Носирпе нечего делать, кроме как ходить по будням на работу. Правда здесь есть один очень интересный нюанс. Ты говорил про кабак, верно?», – я кивнул в ответ.
«Так вот, это правильно называется не «кабак», а «ресторан-бар». Там люди после работы проводят вечера за стопкой, другой. Понимаешь?»
На кухне висело некоторое напряжение. Я внимательно слушал Даниила, потягивая из стакана кофе и молчал.
-
«Алкоголь – удивительная вещь: он способен изменить сознание человека, заставить его забыть свои тревоги, а при частом употребление так и вовсе может привести к деградации. Конечно, много выдающихся людей использовали его как стимулятор, но здесь речь идёт не об этом. Я много думал: почему в Амьрюте легализовали спиртное, тем более алкоголь низкого качества и, хоть и не поощряют, но не запрещают его распитие? Всё оказалось банальнее, чем я мог предполагать: алкоголь – заставляет людей забыть про реальность. Мне казалось, что употребление в таких количествах спирта вызовет отравление и смерть, но это надо быть либо слабым по здоровью, либо пить очень много и очень долго. Идеальное положение.»
-
«Но зачем всё это?», – не выдержав, спросил я.
-
«Видишь-ли, не все люди могут удовлетвориться простыми развлечениями. Некоторым нужны эмоции, а алкоголь может дать больше, чем половой акт. Жизнь в Амьрюте – откровенно мрачная и бесперспективная, потому что отсюда у людей нету выхода. Здесь лишь заставляют работать, да в таких условиях, что не то что работать, жить не захочешь! Тогда этим людям дают все развлечения и стимуляторы, ну это если мы говорим про законные методы. Что твориться на местном чёрном рынке – я и говорить не буду, потому что не знаю и знать не хочу!»
Он замолчал, залпом допил содержимое стакана и достал из одной коробки кусок хлеба в пластиковой упаковке. Развернув её, он стал всухую жевать резиновый на вид ломоть, при этом ни говоря ни слова. Повисло неловкое молчание. Я практически допил свой кофе. Прикасаться к хлебу, к наложенным в блюдце сухофруктам не хотелось. Кроме этого на столе лежала пачка каких-то печений и «мясных пластин», но я не стал их трогать. Даниил выглядел подавленным и усталым.
-
«Это концлагерь.», – сказал он глухо, всё также уставясь в одну точку.
-
«Мы здесь – заключенные, а остальные – лагерная администрация. Знаешь, что делали в концлагерях в старую эпоху?», – он поднял на меня свои тусклые глаза.
-
«Знаю.», – коротко ответил я.
-
«Вот здесь почти тоже самое. Это не ссылка подальше от властей, политики, жизни социума – нет. Это смертная казнь. Мучительная, долгая, страшная. Хе-хе... А ведь мои братья по несчастью даже этого не понимают. Не понимают, что их лишь используют, что им дали минимум, который они с причмокиванием жрут, считая что заработали это. Говорили, что «высшая мера» – ужасна. Вранье, «высшая мера» – помилование. Мне говорили, чтобы я радовался тому, что получил лишь ссылку сюда, а не на рудники или скважины. Лучше бы туда – там бы я быстрее помер. Но это им не выгодно. Ну, конечно о «реабилитации» и говорить не стоит. Для реабилитации – я упущен навсегда. Вот и остается только торчать здесь. Ведь не лишили общения – иди в сети, общайся сколько пожелаешь. Ведь не отняли еду – иди жри сколько влезет. Ведь не отняли развлечения – иди играй сколько хочешь, пей и блуди. Лишили только выбора и будущего... Вас лишили.