Бракованные люди
Он уходил засветло и возвращался ночью, пьяный, смурной, злой, чтобы увидеть то, как она страдает, как причиняет себе увечья и пьёт горстями снотворное. Он зовёт себя Эл: “Имя - для богачей”, - говорил он. Её звали Соня. Оба молоды настолько, чтобы сорваться с места и начать всё заново. Оба стары настолько, чтобы бояться что-то менять.
-Мы - бракованные люди, - Эл вытер грязные после портовой работы руки и схватился за бутылку. Эл посмотрел из-под густых жестких бровей так, что Соня съежилась. Она устала. Она весь день впахивала официанткой за гроши. Лакействовала перед королями жизни.
“Когда тебя будут раздевать глазами - выпей двадцать капель фенобарбитала. Когда мерзкий старикашка хлопнет тебя по ягодицам и скажет “дорогуша” - выпей таблетку афобазола. Когда будешь идти за заказом в кухню и тебя прижмёт к стенке местная пьянь, чтобы облапать тебя, словно куклу, - выпей таблетку фенозепама.”
-Эл, - она стеснялась называть его так. Она помнила время, когда он нес своё имя гордо, как боевой стяг. - Давай уедем отсюда?
Эл наклонился и обдал её крепким до слез перегаром.
-Ты можешь ехать куда угодно, но никогда не уедешь от себя. - Он постучал пальцем по виску. - Всё здесь, Сонечка.
Соня разревелась и упала на кровать так, что потолок и стены начали давить. Она забывалась в своём плаче, вся уходила в надрывный вой. Соня пряталась там от всего: от бесконечных разговоров о новой жизни, от маминых звонков, от работы, от соседей этажом выше, что третий день кряду выясняли отношения посредством битья посуды и матросской ругани. Под потолком мерцала лампочка. Из коридора на двадцать квартир доносился чей-то истерический смех. Эл смотрел в Соне глаза, пытаясь найти то, чего давно уже нет. Откуда-то тянуло жареной мойвой. Эл накинул на плечи кожаную куртку и вышел в ночь, захлопнув за собой и плач, и слезы, одним словом - истерику, оттого, что всё именно так, и никак иначе.
Осенняя ночь прохладным ветром обняла лицо Эла и поцеловала. Эл закурил и позволил ногам вести себя. Он шел почти не глядя. Циррозно-желтые глаза многоэтажек устало глядели на Эла. Огни уличных фонарей искажались, как на “Звездной ночи” Ван Гога. Эла подташнивало и тянуло в пивную.
Нос прошиб едкий запах мочи, хмеля и потных тел. Стоял гвалт. Эл рухнул за стойку бара, будто раненный солдат, и жестом попросил бармена подлечить его душу. Эл давно не привередничал в напитках, и теперь граненная стопка с горькой тонула на дне пивной кружки, чтобы, как говорится, “вдарить по шарам”. Эл хотел забыться. По телу растеклось тупое, животное тепло. Члены сковало. Голова повисла, как у старого пугала. За спиной оживленно заговорили. Эл плевать хотел на всё, даже на самого себя, поэтому очередная стопка потерпела кораблекрушение. Эл различил женский голос, низкий, с хрипцой, но томный. В голове появилось слово “круглый”. Мужчина не без труда развернулся вполоборота и, подперев голову рукой, увидел всю мизансцену: она, молодая, но потрепанная уличная кошка упивается вниманием десятка пьяных свиней. Эл напоролся на её чёрные острые глаза и почувствовал, как изнутри полилась похоть. Эл видел в ней что-то, напоминавшее дуло пистолета, направленное в лицо. Эл увидел в ней свою гибель. Он бросил мятые рубли на стол, схватил незнакомку и скрылся за дверью.
-Я готова отдаться любому, кто предложит тысячу рублей.
Её полные губы раскрывались, как лепестки роз, и выпускали горячий пар. Эл смотрел на её острый нос и властный подбородок, и понимал, что она такая же, как и он, как и все те, кто должен был кем-то стать, но стал никем. Эл не спрашивал её ни о чем, он сцепил в замок её длинные, какие бывают у благородных, пальцы и пробирался сквозь тьму и пьяный рассудок.
Эл бросил её на кровать, словно игрушку, и увидел вызов в глазах. Она оскалила зубы, как волчица перед нападением, и отдалась. Кровать грозилась рассыпаться в труху, одинокая лампа болталась под потолком, за стенкой шумели соседи.
-Варвара, - сказала девушка, натягивая бретельку бюстгальтера.
Эл обернулся, посмотрел в её глаза и увидел в них пугающую пустоту.
“Как и все мы, она как и все мы”, - повторял он, держа в трясущихся от волнения руках сигарету, когда дверь съемной квартиры, где он тужил который год, вдруг выросла перед ним и осудительно посмотрела сверху вниз. Эл сжался в комок нервов и ворвался в ту знакомую жизнь, где Соня проводила бессонные ночи, и ехидно подглядывала в окно луна, смеясь над ними, простаками.
Соня ничего не спросила. Она неподвижно лежала, глядя на облезшие обои на стене, и пыталась не шевелиться, притвориться, что её нет. Раньше от Эла несло только перегаром. В этот раз Соню щёлкнул по носу запах дешевых духовых, каким пользуются только бедные. Каким стала пользоваться и она.