Соня невольно повернулась лицом к Элу и дрожащими глазами-блюдцами молча спросила его обо всём, но он не ответил. На улице завыла сирена скорой помощи. Соня подумала, что это за ней. Пожарная, скорая, полиция, кто угодно, приезжайте, спасите, помогите.
Соня потянулась за транквилизаторами и выпила целую пригоршню. Тело набухло и превратилось в вату, язык вывалился, а в ушах зазвучала самая приятная музыка - тишина.
Эл принялся с упорством Сизифа каждый вечер ходить к Варваре, чтобы надышаться её грязью, её страданиями, а Соня всё больше терялась в догадках для чего она живет, и когда это всё прекратится. Эл больше не касался Сони. Когда-то, когда он гордо называл себя по имени, когда верил в завтра и не боялся сегодня, Эл домогался её, стенал по её ласкам, но спектакль кончился после первой сцены - Соня фригидна. Она умоляла его не думать об этом, ведь ей было приятно, что он рядом с ней, что он хочет её, а что она ничего не чувствует - это неважно, мелочь, но мысль, что он вонзается в мертвое тело, нанизывает его на свой орган с той же бесчувственностью, с какой нанизывают мясо на шампуры, сводила его с ума. Всякий раз он смотрел ей в глаза, пытался увидеть хоть проблеск наслаждения, хотя бы радости, но ничего, кроме самопожертвования там не было. С появлением Варвары Эл навсегда забыл Соню. Он мог бы поклясться, что с трудом узнал бы её, если бы они столкнулись лицом к лицу на улице, а ведь они жили вместе, делили быт. Соня растворилась в быту и превратилась в часть интерьера. Она стала хуже кошки, она вообще не требовала никакого внимания.
“Эл слишком много пьёт”, - решили в порту и попросили его вон. Варвара не давалась без денег.
Эл чувствовал скорую развязку, поэтому придавался самому страшному пьянству - чёрному, когда человек пьёт так, будто спешит на встречу с Богом. Она нашла его по воле злой судьбы:в подворотне за ней кто-то увязался и насвистывал, подстёгивая её с шага перейти на бег. Небосвод был укутан в плотное одеяло ночи. Перемигивались между собой фонари. Кто-то отвешивал сальные шуточки, и эхо разносило их по пустым улицам. Она боялась не успеть домой. Эл появился тогда, когда кто-то был на расстоянии шага, а связка ключей зацепилась за студенческий билет. Эл ударил её пьяным угаром, а преследователя - кулаком. Она испугалась, но вдруг просияла от радости, поняв, что опасность миновала. Она обернулась к заступнику и вновь посерела - Эл выглядел хуже некуда. Она назвалась Женей и спросила, есть ли ему где переночевать? Спустя мгновение Эл хлебал куриный суп и смотрел на нелепые плакаты на стенах.
Эл рассказал ей всё. Женя решила, что сможет его отмыть, причесать и одеть в костюм. Женя любила помогать, её большое сердце вмещало в себя и помощь сиротам, и волонтерство в приюте домашних животных, и многое, чего не делают люди с дубленными от суровой жизни лицами.
Спустя пару дней Эл вернулся к Соне и забрал вещи. Соня лежала, по-библейски раскинув руки. Глаза не моргали. Эл посмотрел на неё и почувствовал, как в нём нарождается жалость.
“Она жива?” - Эл думал, и не знал, и не хотел знать. Он хлопнул дверью одного комнатного мира, чтобы променять его на другой.
-Мы - бракованные, понимаешь? - Говорил он с жаром васильковым жениным глазам, а она раскрывала влажный рот и всё убеждала, убеждала, что это не так, и всё бестолку.
Эл устроился на работу. Женя говорила, что он справится с любой работой - “ты же умный, Лёша”, но Эл, надев галстук, почувствовал, как хочет на нём повеситься. Эл вернулся в порт.
“Так честнее. Собаке - собачья жизнь.”
Женя не заметила, как потеряла веру в кошек, собак, брошенных детей и умирающих инвалидов. Точнее, как вся эта любовь к миру, всё сострадание ловко уместилось в одной таблетке транквилизатора. Эл не заметил, как ноги вновь стали нелепо плестись до пьяной кутерьмы, и как подруга-ночь снова принялась целовать его всякий раз, стоило ему выйти из жаркого, переполненного отчаянием, жениного дома.
Бракованный человек.
Автор приостановил выкладку новых эпизодов