Он поспешн>о оглядывал небо: не самолет ли врага?
Там, в серо м небе, над самыми макушками деревь- jев, плыли ч«ерные излохмаченные и раздерганные тучи, обливаая тайгу, камни, редколесье мелкой водой.
Горы снова сблизились, стиснули ручей, ущелье круто падало вниз. Тропа свернула вверх, а провода словно нарочно тянулись над ущельем. Прохорову невольно пр:ишлось перелезать в чаще через буреломы, миноватть чернолесье, переходить бурный холодный ручей. Ветер свободно гулял в лесной трущобе; пропасть полнилась треском, гулом; скрипели засохшие, переплетавшиеся стволами осины.
Прохорове замер: метрах в десяти от него через поток перебшрался медведь. Зверь не спешил: обнюхивал пни, тыкал носом под корни толстенных сосен.
Стрелять Юрий не решился. «Вдруг патроны отсырели!» — по своей неопытности опасался молодой солдат. Мед;ведь не торопясь по камням перешел бурный потоок, отряхнулся, повел носом. Юрию показалось, что косолапый почуял его. Солдат бесшумно вскинул автюмат к плечу. Щелкнул предохранитель. Металлический стук привлек внимание медведя. Он чмыхнул недовольно, рявкнул, почуяв человека. Заметив Юрия, двинулся на него, мотая лохматой башкой.
Ветер софвался с вершины, крутым сильным порывом пром чался в пропасти. Ручей подмыл высокую ель, а порыв ветра довершил его дело. Дерево с гулким шумом и треском обрушилось на густую осину внизу, обломало сучья, грохнулось между человеком и зверем.
Юрий отпрянул, ветки хлестнули его по лицу. Тугим воздухом, словно взрывной волной, свалило медведя. Косолапый испуганно кинулся без оглядки через ручей и исчез на том берегу.
Юрию стало на миг жарко. Он медленно оторвал от плеча автомат и в страхе оглянулся, словно кто-то мог увидеть его испуг и растерянность. Далеко ли убежал зверь? Не затаился ли он в засаде?
Меж крутыми склонами в глубокой пропасти потемки сгущались. Юрий тронул пакет на груди и решительно шагнул вперед, держа автомат на изготовку.
Один поворот... другой... тропка падает вниз. Вот чаща осинника, дальше непроглядный кустарник. Так и есть: медведь затаился! Юрий рывком вскинул автомат, остановился, собравшись с духом, затем на носках ступил на камни, подкрался к кусту.
— Тьфу! — Прохоров смущенно опустил автомат. Тропку загораживал обгорелый сосновый пень.
И все же молодой солдат озирался. Он ускорил шаги, побежал. Трудно дышать. Пальцы на автомате застыли.
В ущелье глухо шумел вековой лес, вода мощно перекатывала камни. Ветер обламывал сухие ветки, и они с коротким треском падали в траву. Пропасть гудела.
Вот и приметное место: поперек ручья лежало горбатое, с острыми сучьями дерево. Оно обросло травой, побелело от времени. Смолистый комль и обломанная вершина утопали в оранжевом папоротнике. Юрий устало вздохнул, взял автомат на плечо. Придерживаясь за сучья, перебрался на ту сторону. До последнего перед городом контрольного поста осталось каких-нибудь три-четыре километра. Самый крутой и скалистый участок.
Солдат привычно глянул на часы: стрелки показывали четверть третьего. Юрий всполошился, приложил часы к уху: стоят! Не завел в ночной суматохе.
Сморщенными от влаги пальцами торопливо крутил рифленую головку. Но сколько времени? Давно ли они остановились? Может быть, он уже опоздал?
Вскинул голову, надеясь на солнце. А там — тучи непросветные покрывали небо, серой ватой путались в вершинах деревьев. Солдат опять побежал. На посту у ребят он сверит часы. Неотвязно сверлило мозг: опоздал! Всплыло в памяти, как в строгом строю принимали присягу, как торжественно колотилось тогда сердце: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик...» Как празднично было на душе: часовой Родины!
Прохоров спешил, спотыкался на камнях, чертыхался, попадая в глубокие ямки, залитые водой. С таким напряжением когда-то бежал он стометровку на заводских состязаниях, отстаивая честь своей бригады коммунистического труда. Тогда он победил. Теперь его первое по-настоящему боевое задание. Он задохнется в беге, а приказ выполнит!
Провод, как и прежде, высвечивал меж деревьями. Он словно указывал Юрию путь, звал вперед, вперед, вперед...
Дождь не прекращался, тучи сгустками чернобокими задевали землю, и в ущелье становилось совсем сумеречно.